Тени города Энска
Шрифт:
– Служил – Стас смел рукой снег со скамейки, сел – давно это было, но это на всю жизнь. А сами?
– Что сами? Воевал что ль – затянулся дворник – было дело. Я Никола. Так все и зовут, дед Никола.
– Да ну, какой вы дед, вы еще ого-го с виду – улыбнулся Стас.
– Это я им почитай ровесник – кивнул Никола на старух на скамейке – а всем прочим дед. Да и какое всем прочим до нас стариков дело?
– По-разному бывает, дед Никола. Люди они тоже разные бывают.
– И это верно – закашлялся дед – ну бывай, служивый, пошел я, значит, двор мести.
Глава 04. Ночь первая. Вечер в хату
Наскоро
«…Если взять за пример такой вот дом и представить – что первый ее этаж – это вся наша физически проявленная вселенная, родившаяся миллиарды лет в итоге большого взрыва. Но ведь дом, как и мироздание, многослоен. Выше тоже живут жильцы, существующие обособленно и никак не зависящие от первого, существующие задолго, задолго до Большого взрыва и всей нашей вселенной. Об их уровне и развитии мы может только догадываться, выдавая догадки за Истину. В отличии от нас, застывших в тупом самомнении – не вижу, значит не существует – вышние свободно перемещаются по всему дому-мирозданию, они ничем не ограничены. Однако мы им мало интересны, чтобы не твердили религии. Что могут, к примеру, рассказать неандертальцу пришельцы о физике гравитонных струн? У них нет точек пересечения. Единственное чему могут научить вышние, оторвавшись на миг от своих дел, самому простому – не ешь ближнего своего и тд. Но, паря мысленно в мирах вышних, нельзя забывать и о подвале, который в отличии от вышних как раз под нами, рукой подать. Там тоже есть жильцы. И если у нас тут все не очень радужно, то у них и вовсе…»
Стас улыбнулся. Бывает же, почти здравая мысль, очень близкая к истинному положению вещей. За окнами давно смерклось, под порожний треп лощенного оппонента с высшим интернет-образованием, включил ноутбук, и тут над головой стремительно прогрохотало, словно мыши затеяли играть в футбол. Затем обратно. Потом тяжелый шлепок о стену, и словно что-то тяжелое, грузное упало на пол.
– Однако… – с уважением присвистнул Стас – до полночи далековато, а развлекательная программа уже началась. Хотя ее не заказывали. Ну бегайте, бегайте, авось притомитесь. У нас в каждом селе такого…
В этот миг послышался сдавленный протяжный стон. Тени в углу стали резкими, объемными, поднялись и затрепетали. По его спине прошел холодный озноб. Звуки смазались, телевизор мигнул и выключился…
– Не верю! Устроили, понимаешь, местную самодеятельность.
Тени растеряно замерли, застыли, а потом стыдливо стали уменьшаться. Зато зафыркало в коридоре и затопало неподкованными ногами. Он улыбнулся словно нежданному подарку:
– Лошадка, ты ли это? Не высоковато было по лестнице на такой-то этаж переться?
Лошадке видимо не понравился тон человека, она пронзительно заржала. Свет разом пригас. Едва тлели тусклые спиральки, потом угасли вовсе. В комнату степенно и неторопливо вошла белая в яблоки лошадь.
– Это ты зря, милая. У тебя в путевом листе должно быть обозначено что я уже умирал. Даже дважды.
Стас подпрыгнул к вестнице
– Ничего подобного. Пошла давай!
Вспугнутая лошадь смерти рывком выпрыгнула в окно, норовя скинуть с себя сумасшедшего всадника, обсыпало брызгами осколков, но Стас успел перейти в междумирье, иначе бы шмякнулся о раму, и сполз на пол или же вылетел наружу. Тут как повезет. В ушах тоненько засвистел ветер, лошадь резво набирала высоту, пытаясь стряхнуть, ужаснуть наездника. Такие, видимо, ей попадались не часто. Под гнилостным желтоватым светом луны внизу блеснули болота, а лошадь все ускоряла бег. Где-то внизу взмахнула тяжелыми крыльями огненная птица, из соседнего аэродрома взлетал рейс. Озорства ради Стас поровнял лошадь с огнями иллюминаторов, откуда на него с немым восхищенным изумлением уставилось детское лицо:
– Мама, смотри, лошадка!
К ребенку повернулась раздраженная предпосадочной суетой мать:
– Маша, не болтай глупостей, летающих лошадок не бывает!
– Бывает, еще как бывает – усмехнулся Ильин – но право, не лететь же нам наперегонки в Петербург к царице? Ладно, поворачивай, волчья сыть, а покажешься в другой раз, перейдем на первую космическую!
Облака понеслись обратно, вскоре стало видно темное пятно, вот оно разрослось, стали различимы отдельные дома, вот его проклятый дом, окошко, целехонькое кстати, ползущая к нему по стене фигурка…
– Стой, окаянная! – Стас дернул пегаса за гриву и, поравнявшись с посетителем, поинтересовался – А что это вы на ночь глядя, никак шпаклевать принялись?
Упырь дядя Вася икнул, уставившись на наездника как застигнутый врасплох вороватый кот на хозяйку, и принялся, мотая головой, запихивать в ближайшую щель вытянутый из кармана замызганный платок:
– Да вот по ночам приходиться, днем то не успеваю все…
– Ага – Ильин посмотрел вверх на отсутствие альпинистского снаряжения – а ниче, что без веревки?
– Так оно сподручнее – начал было дядя Вася, а потом опомнился – углядел-таки, стервец!
– Ну, как говориться, вечер в хату.
Стас спрыгнул на подоконник, а потом через открытое словно по волшебству окно кухни, не выпуская кошмарную гриву. Что-то звякнуло в темноте, чиркнув по гриве отточенным как бритва ножом обронил:
– Уматывая отсюда, мерзавка. Катись, там тебя ежик уже заждался.
Лошадь взорвалась роем искр перед самым носом дяди Васи и тот едва не полетел стремглав вниз. Стас успел цапнуть его за шкирку и легонько как нашкодившего кота поволок внутрь. При лунном свете упырь был не тяжелее перышка, и нраву был самого паскудного: солнца, чеснока и серебра нисколечко не боялся, на Господа Бога за годы атеизма чхать хотел, а пил вообще все, от метилового спирта до кровушки.
– Уж извольте, коли проделали столь долгий путь. Приглашаю. Там-таки как раз кран протекает.
Дядя Вася, кряхтя распрямился, недобро блеснув огненным глазом и цыкнул через оскаленный клык.
– А ты хто ж такой будешь, хлопчик, шо меня ни разу не боишься?
Он было дернулся к нему, но взвыв застыл, не веря взглянув под ноги. Его цепко держало чем-то вроде капкана. На полу возле окна был рассыпан коробок спичек. И не каких-то китайских, а родных осиновых.
– Да ты садись, дядь Вась – двинул к нему табуретку Стас – а бояться, ну коли так просишь…