Тени и зеркала
Шрифт:
Они попрощаются — попрощаются сегодня. Впервые она проводит его на войну как своего короля. На войну-месть за давние счёты. На войну-ложь.
Конгвар не знал, для кого Хелт мечтает завоевать Ти'арг — но уж точно не для него. Да и не хотел знать. Как не хотел знать о том времени, что она когда-то, до свадьбы с Форгвином, провела в Долине Отражений.
Дружинники потрясали мечами в его честь и всё кричали; кто-то даже колотил лезвием о щит, будто после захвата вражеской крепости. Конгвар выпрямился и вдел ногу в стремя. Это его путь — путь не просто воина, но короля, хочет он того или нет.
И уже поздно, так поздно останавливаться.
Несколько
По крайней мере, так пелось в песнях.
Отряд Конгвара встал недалеко от истока Реки — там, где ещё возможна была переправа вброд. Двое мечников из отряда раньше жили в горах и прекрасно их знали; они спланировали путь так, чтобы избежать наиболее крутых троп и больших высот. Конгвар знал их с тех пор, как у него ещё не начала пробиваться борода, и мог доверять им.
Здесь, в узкой ложбине меж двумя скалами, снег ещё не лежал. То есть лежал, конечно, но с точки зрения Конгвара — как и любого истинного северянина — эту жалкую воздушную паутинку можно было считать разве что неловкой попыткой изобразить снег. И немудрено: тут совсем близко к земле и совсем южно — весь Альсунг за спиной. Настоящая злобная зима бушует на вершинах — в краю вечных бурь и льдов; тут же просто ранняя холодная осень. В сказках, которые Конгвар слушал в детстве (позёвывая: часто северные сказки казались ему слишком мрачными и скучными), это объяснялось близостью к небу.
Река Забвения в этой ложбине напоминала скорее широкий ручей, чем реку. Она шумела в своём каменистом русле, свирепо бросаясь с невысоких порожков, а Конгвар стоял так близко, что ледяные брызги иногда долетали до лица — или до морды коня, заставляя его свирепо фыркать и прядать ушами.
Конгвар любовно потрепал коня по чёрной гриве. Из богатых конюшен Чертога этот был его любимым. Сам он предпочитал не давать имена лошадям, чтобы не привязываться к ним слишком в случае чего, но дружинники прозвали коня Счастливым — за белую звёздочку на лбу. Конгвар и сам тайком верил, что он приносит удачу.
— Их всего пятеро, мой король, — тихо сказал Уддин, один из их проводников, чуть наклонившись к Конгвару из седла. Он остановил лошадь чуть левее и теперь деловито оглядывал ложбину, сощурив умные светлые глаза.
Конгвар кивнул: он знал, о чём говорит Уддин. На берегу разложили костёр ти'аргцы — даже на вид хилые и уставшие, зато с синими нашивками на рукавах — в цвет знамени Ти'арга. Один из них был почти старик, четверо других — узкоплечие мальчишки. Первый сторожевой пост враждебного королевства, что и говорить, мало впечатлял. Похоже, Ти'арг и впрямь не оправился от последней войны, раз выставляет таких вот воинов охранять приграничные переправы.
Они подошли к ти'аргцам вплотную, почти не скрываясь и даже не ведя лошадей в поводу — а те совершенно не беспокоились, оглушённые рёвом реки. Конгвара и Уддина скрывала груда камней возле одной из скал, остальные застыли позади, ожидая сигнала. Ти'аргцы возились с обедом — двое чистили рыбу, один зачерпывал воду в котелок, встав на корточки у воды, ещё один курил трубку, развалившись у костра (Конгвар
— Нападаем? — поторопил его Уддин. Он явно рвался в бой: сжимал рукоять меча и раскраснелся — пятнами, как всегда перед боем. Такая откровенная жажда крови слегка смутила Конгвара: будь противник готов или хотя бы вооружён, а тут… Даже отсюда он видел, что оружие ти'аргцев свалено бесполезной грудой возле палаток, да и доспехи есть не на всех — ещё бы, таскать на себе эту их недобную тяжесть…
И всё же выбора нет. Конгвар вздохнул, решившись.
Знакомое предвкушение охватило его — стало легко и даже как-то радостно. Первая победа в войне — так близко, прямо лежит на ладони. Лёгкое начало — что же в этом плохого?… Потом он продолжит путь на юг, и все они будут гордиться им — Хордаго, Превгида и Форгвин в чертогах мёртвых, Хелт в Чертоге живых. Он докажет, что способен быть королём не хуже отца или брата: по крайней мере, дружина и сейчас обожает его.
Он ещё раз медленно кивнул Уддину.
— Командуй атаку.
Тот, не заставив себя упрашивать, развернулся в седле, с лязгом вытягивая недавно отточенный клинок:
— За Альсунг!
— За Альсунг! — эхом заревело за спиной, и Конгвар вырвался из засады, тоже обнажая меч. Счастливый нёс его, лёгкий, как стрела, ликуя — слишком застоялся. Конгвар, будто в тумане, не понял, как домчался до костерка, не видел, как в панике разбегались ти'аргцы, как искажались ужасом их лица… Уддин слева коротко рубанул замешкавшегося парня с трубкой — тот так и не выпустил её от ступора и неожиданности, валясь на землю в собственной крови. Конгвар прикончил другого коротким ударом по шее, оценив, как мягко лезвие прошило плоть. Всё закончилось, конечно, до обидного быстро — да иначе и быть не могло. Он чувствовал общее разочарование: какая-то резня крестьян, а не битва. До оружия никто из ти'аргцев добежать не успел.
Конгвар спрыгнул с коня под чьи-то предсмертные хрипы, собираясь оценить обстановку: переправа теперь в их власти.
— Мой король! — в панике вскрикнул один из молодых дружинников, бросаясь к нему…
И он понял, что случилось нечто непоправимое.
Стоять вдруг стало невыносимо тяжело, и Конгвар грузно опустился на колени, стискивая зубы от внезапной боли в боку. Боль разрывала на части, не давая дышать, а в глазах всё плясало, словно он был пьян. Конгвар тупо притронулся к больному месту: ладонь стала липкой и красной. В ране под рёбрами, пробив кольчугу, торчал короткий дрот — совсем примитивный и лёгкий; видимо, ти'аргцы гарпунили им рыбу. Значит, кто-то из них с отчаяния метнул в него тем, что попалось под руку, — а он и не заметил. Никто не заметил.
Как глупо. Надо же, как глупо. Конгвар, кажется, не испытывал ничего, кроме досады да гула в ушах. Кто-то поддерживал его, лишь усугубляя боль, зажимал рану, кричал что-то о воде и повязке… Конгвар чувствовал тёплое дыхание Счастливого, который беспокоился от запаха крови. Рядом шумела вода и серели камни.
Конгвар падал, падал, падал в какую-то бездну — всё летел, и не было дна. Но страха тоже не было — как и сожалений. Одна свобода, точно он свалил с себя тяжкий груз. Точно долго бродил в потёмках — а теперь понял наконец, что к чему.