Тени исчезают в полдень
Шрифт:
– Отвяжитесь вы… Демид, должно. Он все грозился…
Филипп Меньшиков вообще на вопросы не отвечал. Он равнодушно глядел мутными глазами на милиционеров, покачивал головой, будто укоряя их в чем-то. Поэтому они, уезжая, решили прихватить Филиппа с собой.
Но тут случилось непредвиденное.
В течение этих двух дней Фильку держали под стражей в амбаре, связанного по рукам и ногам. Но когда утром подогнали к амбару телегу, чтобы погрузить Меньшикова, амбар оказался пуст.
Так и уехали милиционеры ни с чем. Вместо
На следующий день после их отъезда избирали нового председателя артели. Первой назвали фамилию Большакова.
Растерялся даже Захар: по заслугам ли такая честь?
– Народ тебя не чествует вовсе, работать заставляет, – сурово ответил приезжий. Помолчал секундочку и добавил: – Не на прохладное место садят. На этой работе недолго и кровью захлебнуться, как Марья…
Все высказались за Захара. Только Фрол, тоже притащившийся на собрание, синий и мятый с перепою, сидел молчаливо в углу, уставившись в одну точку.
«На этой работе недолго и кровью захлебнуться…»
Оправдались слова приезжего через полгода, в зимнюю трескучую ночь.
За несколько месяцев председательствования ничего такого особенного в деревне не случилось. Даже никто не уезжал и никто не приезжал в Зеленый Дол.
В те поры многие хозяйствовали еще единолично. Однако постепенно единоличников становилось все меньше. Скоро заявление с просьбой о приеме в артель принес и Шатров.
– И ты одумался наконец? – спросил его Захар.
– Не твое дело, – отрезал Анисим. – Молод ты допросы мне учинять.
Захар действительно был моложе Шатрова на пять лет, поэтому ничего больше не сказал, взял заявление.
Анисим, помнится, сдал в артель весь свой инвентарь, работал на общественных полях как зверь, только все молчком, молчком.
Видно, нешуточно любил он Марью.
Выздоровевшую дочку Марьи хотели взять в приют, приезжали за ней из города, но Анисим вдруг окрысился:
– Не трогайте ее, сволочи!
И, помолчав, добавил, ни на кого не глядя:
– Извиняйте… за горячее слово… Хоть теперь отцом ей буду.
Поехал в Озерки, удочерил девочку, переписал ее на свою фамилию.
А о Фильке меж тем не было ни слуху ни духу. Куда он делся? Когда осмотрели в то утро амбар, обнаружили в полу выпиленную доску, а под стенкой подкоп. Кто помог ему сбежать? Сам он выпилить доску не мог. Когда вязали Филиппа, Захар лично обыскал его. И не то что пилку – обыкновенной иглы не мог утаить при себе Меньшиков. Неужели сделать подкоп и пропилить пол в амбаре сумела жена Филиппа, Матрена? Или Демид? Если Демид – куда делись братья, не бродят ли, как волки, вокруг села, не заявят ли однажды о себе?
И вдруг глухой зимней ночью Захара самого спросили:
– Ну, председатель, где мой брат, Филипп Меньшиков?
Захар открыл глаза и увидел перед собой синее, очень синее лицо, на котором поблескивали, как
– Погодь, красный дьявол, оружье лапать! Отлапался! Теперь мы спрос наведем. За братку, за жену его. Подпаливай гнездо большевичье!
Выволокли Захара на мороз в чем был. Но холода он не чувствовал. Лежал в снегу, смотрел, как полыхает его жилье, как пляшут вокруг огненные блики. И от этого огня ему, видимо, было так жарко, что снег вокруг него подтаял, а вывернутую Демидом руку и вовсе прижигало, будто под мышку всунули горящую головешку.
– Значит, не знаешь, где братка?!
– Не знаю. Думал, что к вам удрал. Теперь думаю – подох где-то. Значит, одной сволочью на земле меньше стало, – прохрипел Захар. – Тебя вот задавить бы еще, как вшу на гребешке…
– Скорей, Демид! Кончай ты с ним, народ просыпается, – тревожно сказал кто-то.
– Лошадь мою сюда! – крикнул Демид. И, затянув мертвую петлю на ногах Захара, привязал другой конец к седлу. Потом посоветовал, будто по-дружески: – Вспомнишь – крикни, я перерублю веревку.
Вскочил на всхрапывающего жеребца и…
Ничего не помнит больше Захар. Только снопом брызнули искры из глаз – и потухли, растаяли в густой, вязкой темноте.
Очнулся в доме Анисима Шатрова. Тот, прикладывая какие-то тряпки на раскровавленное, изрезанное мерзлым снегом тело, говорил:
– Кабы не Фролка Курганов, каюк бы тебе с петухами, председатель. Ладно, что он, дьявол, с девками до света валандался.
– Ты, парень, вроде не очень ласковый ко мне был, с чего это лечить взялся? – через силу спросил Захар.
– Ишь ты любопытный! – зло вскрикнул Анисим. И добавил, предварительно грубо выругавшись: – Ни с чего и чирей на мягком месте не вскочит. Лежи давай.
Захара увезли назавтра в город. Ту руку, которую вывернул Демид, вылечили скоро. Зато правую едва-едва не отняли. Она была переломлена в нескольких местах, а плечо до костей изъедено, истерто о мерзлую дорогу.
Выписавшись из больницы, узнал Захар подробности своего спасения со слов девок, бродивших по селу в компании с Кургановым. Увидев зарево посреди деревни, все как-то растерялись. Не успели опомниться – послышался топот коней по мерзлой дороге. Трое всадников выскочили из проулка. Фрол помедлил секунду-другую, словно хотел получше разглядеть, кто это скачет из деревни, потом – никто не знал, то ли из озорства, то ли от испуга, – отломил кусок прясла и, размахнувшись, бросил под ноги лошади первого всадника. Конь споткнулся, со всего маха грохнулся об дорогу и забился, заржал дико – сломал, видно, ноги. Всадник перелетел через голову лошади, шмякнулся в снег.