Тени из преисподней
Шрифт:
– Дело в том, что мне нужно освободиться хотя бы к половине шестого. В связи... В связи с семейными обстоятельствами.
– Сейчас без пятнадцати три. Если вы поъедете хотя бы к половине четвертого, я вас отпущу к половине шестого наверняка. Идет?
– Пожалуй. А как я вас найду?
– Я буду ждать вас в своем кабинете на втором этаже - двести десятая комната.
– А разве у вас свободный вход?
– Захватите с собой паспорт, и вас пропустят.
– Хорошо, я постараюсь быть у вас в половине четвертого. Больше никакие документы не нужны?
– Нет. Буду ждать, -
"Быстро, однако же, они сработали, я только утром позвонил, а уже в обед они меня вызвали! Наверное и впрямь дело очень серьезное", - Сергей подошел к окну и выглянул во двор. В старой, полуразвалившейся песочнице возился трехлетний соседский карапуз Вовка. Вовка с наслаждением копал песок большой пластмассовой лопатой и время от времени, словно настоящий взрослый землекоп, вытирал рукавом курточки пот. Но вскоре это ему наскучило и уставший Вовка уселся прямо на мокрый песок. Почти тут же появилась его вечно нервная и издерганная мать, что-то закричала, подняла сына с песка и потащила домой. Вовка вначале заплакал, а затем и вовсе заорал во все горло, норовя ударить мать лопаткой. Но после двух увесистых шлепков как-то сразу успокоился, и они исчезли в подъезде.
Наскоро разогрев вчерашний суп, Сергей пообедал и принялся собираться в милицию.
В половине четвертого Пролович вышел из троллейбуса на перекрестке с улицей Лазо, перешел на другую сторону проспекта Фрунзе и там остановился, вынужденный пропустить строй десантников в камуфляжном хэбэ, которые возвращались в свою часть. "Вновь перешли в подчинение армии после путча", подумал Пролович, взглянув на голубые береты.
Открыв дверь, Сергей сразу же увидел сидящего за столом молодого сержанта с красной повязкой дежурного на рукаве. Пролович представился и хотел было достать паспорт, но сержант остановил его жестом и поспешно сказал:
– Проходите. Двести десятая - на втором этаже слева от лестницы.
Сергей быстро отыскал нужный ему кабинет и уже хотел было постучать, но тут из соседней двери выскочила полная женщина и, поминутно оглядываясь на вышедшего следом за ней лейтенанта, завопила на весь коридор:
– И главное, что нажом, гад, пыряеть и ящо смяецца! Глазы б выцарапала!
– Не надо кричать! Мы с этим разберемся. А пока поезжайте домой. Если вы нам еще понадобитесь, мы вызовем вас повесткой.
– Вызавте, я завсегда правду скажу! Яно можа и плоха, пра саседяв, но если ета сука нажом, я терпеть не буду!
– продолжала вопить женщина.
Когда они поравнялись с Проловичем, он решительно постучал в дверь и вошел внутрь:
– Разрешите?
За широким письменным столом прямо напротив двери сидел молодой мужчина примерно одного возраста с Проловичем, одетый в серый гражданский костюм. Оторвавшись от каких-то бумаг, мужчина поздоровался и показал на стоящий возле стены стул. Сергей сел и тут же почувствовал себя неловко: "Сидит за столом, словно вершитель судеб, а я у стены, как проситель или нашкодивший школьник в кабинете у директора школы".
– Сергей...
– Васильевич.
– Сергей Васильевич, повторите, пожалуйста, все, что вы говорили сегодня утром дежурному.
Пролович рассказал о визите Клименчука и несколько раз по просьбе Сидоренко повторил описание одежды странного пациента.
– А сейчас подойдите, пожалуйста, к столу и посмотрите несколько фотографий, - предложил Сидоренко.
Сергей подошел и принялся рассматривать разложенные на столе снимки. На всех них был убитый в парке. Одну из фотографий Пролович видел вчера по телевизору. Сергей сразу же обратил внимание на одежду: на убитом был точно такой же свитер, в каком приходил на прием Клименчук. Штаны тоже были похожи, но все же утверждать наверняка было нельзя из-за того, что фотография была не цветной, а черно-белой.
– Что вы можете сказать по поводу этих фотографий?
– Свитер тот же, а штаны похожие...
– Что значит "похожие"?
– Если бы был цветной снимок, я бы сказал точнее.
– Чем богаты, тем и рады, - следователь принялся собирать фотографии со стола.
Пролович впервые внимательно взглянул на лицо убитого, потому что раньше все его внимание было сосредоточено на одежде из-за боязни ошибиться. Лицо было очень похоже на лицо Клименчука. Пролович не выдержал и почти вырвал фотографии из рук Сидоренко.
– В чем дело?
– резко спросил следователь, удивленный таким поведением врача.
– Убитый... Я не знаю, это может быть бред... Но мне кажется, что... Что человек на фотографии очень похож на Клименчука. Если бы сам Клименчук не приходил ко мне на прием, я мог бы подумать, что это его труп, срывающимся от волнения голосом сообщил Пролович.
– Что-о?!
– удивленно поднял брови Сидоренко.
– Схожесть просто поразительная. Еще вчера, когда фотографии быстро показали по телевизору, мне почудилось, будто в лице убитого я различил какие-то знакомые черты. Но потом телевизор перестал показывать, и я решил, что мне просто померещилось. А сейчас я почти уверен, что между убитым и Клименчуком есть сильное портретное сходство.
– То есть, вы считаете, что они могли быть родственниками?
– Не знаю, я не специалист в этих вопросах.
– А он не назвал вам свое имя и отчество?
– Назвал и я даже записал их в журнал.
– Где этот журнал?
– У меня в кабинете.
– Завтра сообщите мне его имя и отчество.
– Хорошо.
– Ну а каких-то специальных примет: шрамов, родинок, родимых пятен вы не заметили?
– немного усталым голосом спросил Сидоренко.
– Да, родинка. Как я мог о ней забыть?!
– Где она располагалась?
– оживился следователь.
– Над верхней губой, то ли чуть справа от носа, то ли чуть слева.
Сидоренко неожиданно уронил на пол свою ручку и заметно побледнел, но почти тут же взял себя в руки:
– Очень хорошо. Значит, завтра вы сообщите мне имя и отчество Клименчука, а сейчас можете идти. Я отпустил вас даже раньше условленного времени - сейчас только пять часов, - с деланной улыбкой сказал Сидоренко.
Следователя выдавали глаза: он смотрел на Проловича с такой отрешенной озабоченностью, словно решал в уме какую-то очень сложную задачу.