Тени нашего прошлого. История семьи Милтон
Шрифт:
Их тут и не пытались повторить, размышляла Китти, в восхищении рассматривая старое здание, невозмутимое, словно пожилой дядюшка. Ее восхищало все. Все вокруг. Солнечный свет. Этот день. Подняв глаза, Китти сосчитала этажи до четырнадцатого, где тянулись окна ее квартиры.
Даже теперь – через семь лет после того, как по возвращении из свадебного путешествия Огден молча подхватил ее на руки и понес, сминая дорожный костюм, прямо к двойным латунным дверям, а потом в вестибюль, вызвал лифт, прижал к обитой атласом стене и поцеловал, – даже теперь, здесь, перед их домом, ее порой пронзало острое мимолетное чувство, будто все это просто игра.
Принося клятву любви, почтения и послушания, Китти и не подозревала, что с Огденом будет так легко держать слово. Что она будет делать это столь охотно. Что ее желания совпадут с его желаниями. Китти была свойственна естественная сдержанность. У нее никогда не возникало потребности выговориться, раскрыть душу, резко устремиться вперед. Хладнокровная, спокойная, рассудительная, она знала, что именно эти качества привлекли к ней Ога. И все же, когда он пришел к ней в первую брачную ночь и положил ладонь на ее обнаженную руку, ее тело потянулось ему навстречу, словно внутри ее пряталась другая девушка, ждавшая этой минуты. Вспоминая об этом, Китти ощутила дрожь.
Мысль о детях, принимающих ванну, о выставленных в баре напитках на случай нежданных гостей, о единственном приборе за длинным столом, накрытым к ужину, о приготовленной к ночи постели и задернутых занавесках наполнила ее радостью. Ее дом – полная чаша. Это вовсе не игра.
Загорелся зеленый свет, и Китти шагнула с тротуара на мостовую, навстречу двум маленьким девочкам в накрахмаленных платьях; девочки смотрели прямо перед собой и с обеих сторон держались за коляску с младенцем.
– Поторопитесь, – выдохнула няня, приподнимая передние колеса коляски, чтобы заехать на тротуар. Девочки молча взошли на бордюр, держась за коляску, как за петли подъемника.
– Нам обязательно идти в парк? – спросила старшая девочка, когда Китти поравнялась с ними.
– Да, мисс Левенштайн, обязательно.
Евреи, отметила про себя Китти, направляясь к темно-зеленому навесу над отполированной до блеска дверью, и непроизвольно выпрямилась. Маленькие еврейские девочки. Здесь, в Верхнем Ист-Сайде.
– Привет, Джонни. – Она кивнула швейцару, улыбаясь.
– Миссис Милтон, – кивнул он в ответ, придерживая для нее дверь; в руках у него был плюшевый мишка, принадлежавший Недди.
– О боже, опять? – Китти с улыбкой взяла у швейцара потрепанного мишку. – Это же игра, понимаете. Вы их только поощряете.
– Зато есть чем заняться. – Глаза Джонни смеялись. – Мне не трудно.
– Правда? – Китти изогнула бровь в знак благодарности. Под униформой – любой униформой – все мужчины прячут желание поиграть в мячик.
«Все равно нужно поговорить с Недди», – пообещала она себе, шагая к лифту по черно-белым плиткам пола. Ее сыну не следует полагаться на дружелюбие Джонни. У Джонни есть работа, и он не обязан подбирать плюшевую игрушку, которую Недди выбрасывает с четырнадцатого
Китти улыбнулась. Недди, который ни минуты не мог посидеть спокойно, Недди, которого нужно было крепко держать за руку, – он любил самостоятельно исследовать окружающий мир. Никто не готовил ее к появлению мальчиков, с их порывистыми метаниями то туда, то сюда, словно в погоне за запахом, который неизбежно приводит их к неприятностям. Маленькие хорьки.
Китти дождалась, пока кабина с гудением опустится и слегка подпрыгнет, после чего поднимется решетка и откроется дверь.
– Привет, Фрэнк, – поздоровалась Китти с лифтером и вошла внутрь.
– Миссис Милтон. – Фрэнк скользнул по ней взглядом и задвинул решетку.
В молчании они проехали четырнадцать этажей; две пары глаз наблюдали, как меняются цифры на табло. На нужном этаже Фрэнк повернул рукоятку, замедляя движение кабины, которая остановилась на уровне лестничной площадки. Затем открыл двери и замер в ожидании.
– Спасибо, – сказала Китти, мельком глянув на себя в зеркало, висевшее в центре крошечного закутка возле лифта. Щеки у нее порозовели, в глазах все еще сияло удовольствие от приятно проведенного дня.
В библиотеке горел свет. Правее предвечернее солнце подсвечивало кусочек гостиной, а за окнами виднелась яркая зеленая весна, машущая верхушками деревьев. Китти сбросила пальто, достала вешалку из кедрового платяного шкафа, просунула деревянные планки под плечики и повесила его на штангу рядом с пальто Огдена. Мистер и миссис Милтон. Она улыбнулась висящей в шкафу парочке, коснулась рукава мужниного пальто и уткнулась в его воротник, объятая дикой, необузданной любовью к этому пальто, к своему пальто, к прихожей и… Нет, это просто смешно. Она снова улыбнулась. Что за нелепость. Но радость, охватившая ее еще в такси, оставалась с ней во время концерта в филармонии, а потом в парке; ее сердце заполнял чистый свет, пока она шла домой, открывала окна, о боже, как же ей хотелось вырваться из своего тела, поняла она, отступая от шкафа и закрывая в нем два пальто.
«Огден, – подумала она, – возвращайся домой».
Когда ее кузен Данк Хотон впервые привел Ога, только что вернувшегося из Германии, на светский прием к ее бабушке, все произошло мгновенно: вот Китти с сестрой Эвелин стоят у дверей библиотеки, скучающие и надушенные, но готовые принимать гостей на очередном музыкальном вечере, – а через мгновение все становится иначе.
Она стала совсем другой. Стоя рядом с Эвелин, она услышала шум за спиной: распахнулась входная дверь, мужской смех застучал по диванчику, обитому желтым шелком, по стульям с гнутыми ножками – привет, Баркер, здравствуйте, джентльмены, позвольте взять ваши шляпы, – и ворвался прямо в гостиную, где бабушкины гости искали, куда бы сесть.
«Иди посмотри, что там!» – прочла Китти безмолвный приказ в глазах бабушки. Она выскользнула за дверь и оказалась в холле как раз в тот момент, когда Данк с гордостью произнес:
– Смотри, Огден. Вот о чем я говорил…
Данк указывал на портрет ее бабушки работы Джона Сингера Сарджента, висевший над входом в библиотеку за спиной Китти (слишком высоко, как недовольно заметил низкорослый музейный куратор, заглянувший однажды в гости). Но мужчина рядом с кузеном смотрел не на картину.