Тени прошлого - тени будущего
Шрифт:
он ушел, не потрудившись разъяснить, чем его мой порядок не устроил. Это его зверь шерсть где
попало не бросает – перчаткой проведешь и ничего. А мой… Не до лысин же ему шкуру драть…
Пока Стикк не объяснит, что ему еще надо, – ничего делать не буду. Так и стою, положив руку на
панель управления, как все остальные… Тихо. Ждем Ульвэра. Затерялись в полумраке среди
темных задраенных “нор”… Влад продолжает мозги мучить – не замечает ни тишины, ни
опущенных глаз…
они тоже ждут важных вестей… и, скорей всего, вестей плохих. Атмосфера уравновесилась между
траурной минутой молчания и сосредоточенным ожиданием стрелка на позиции.
Как нельзя некстати Стикк нам с Владом очередную головоломку задал… И без его кривых
усмешек голова неясной бедой перегружена. Раскидают нас теперь… Кого в тени Шаттенберга
бросят, кого в сияние Хантэрхайма… А Штрауб… Мы, где бы ни были, сделаем все, чтобы его
отстоять. Но нам не выносимо знать, что предстоит покинуть его без надежной замены нам – его
бойцам. Если бы Штрауб был просто нашей крепостью – это было бы не так тяжело. Но Штрауб –
разум и средоточие всех сил системы… Совету, конечно, видней, что вернее его защитит. Только
нам от этого не легче. Он – наш Центр. Лесовский считает, что стоять за него до смерти последнего
52
солдата, последнего рабочего, – это у нас чуть не в программе прописано, как у муравьев. Похоже,
так и есть. Мы и за Ивартэн стояли… Только тогда у нас еще были территории, были силы… А
теперь перенести Центр нам уже некуда – ни Шаттенберг, ни Хантэрхайм такой груз не выдержат.
И теперь это перераспределение будто вихрем нас сносит… нас – защиту Штрауба. И мы ждем
бури в этом предгрозовом затишье.
А вчера никому и мысли не приходило, что высшие командиры к цели по нам, как по трупам,
пойдут… Точнее, что по нам пройдет это перераспределение… Нельзя это так делать – втихую…
Ничего хорошего это не предвещает. И то, что Стикк тогда в руинах сказал, из головы не выходит…
И то, что нас к Боргу зачислили без хоть какого-то предупреждения, – тоже где-то в виске
негодованием стучит. Правда, точно еще ничего не известно. Может, нас это и обойдет… Борг –
несокрушимый изверг. И эту гремучую славу он заслужил делом – не одной силой, но и крайней
жестокостью. Его жесткие методы работают неизменно, когда результат нужен сразу – когда речь
идет лишь о скорости достижения цели. Только жестокость офицера – это не холодность машины,
офицер – человек. Но сейчас главное – чистый результат. Такие люди, как Борг, сейчас
незаменимы, – нам роптать нечего. Ничего – нас с Лесовским вместе переведут.
преодолеем все… Не простой он, но его не сломить ни этой войне… ничему. Он не стал ни
бездумным недочеловеком-полузверем, ни недомашиной-получеловеком. Ему не все равно, по
человеку лучом бить, по машине или по зверю.
Стоим, прислонившись к стене… Мы легко становимся неприметными в серой боевой форме –
вот и сейчас все мы словно ушли в стены. Невидимая остальным птица так и летает над нами. Влад
исподлобья наблюдает за этим пернатым охотником на крыс… Я почти обрадовался знакомым
шагам… А Лесовский постарался стать еще более незаметным – неплохо у него получилось…
Ястреб исчез – будто при виде Стикка… Такое ощущение, что он просто врезался в стену, но не
рухнул на пол, а пролетел через нее…
– Что спите?! Запускай сухую чистку!
Сержант ходит по длинному коридору – выбивает из головы все мысли, кроме как о нем самом.
В мертвой тиши даже сердце подстроилось под ритм его ровных шагов. Стою к нему спиной, но
прямо вижу его сияющие болезненной чистотой сапоги, педантично меряющие длину и ширину
коридора. Стикк на достигнутом не останавливается – перепроверяет замеры раз по десять… Он
может себе это позволить как представитель самой привилегированной категории. N4 не офицеры,
на которых мертвым грузом возложено решение всех мировых задач, и не рядовые, на которых
свалено механическое исполнение всех этих задач…
Стикк остановился у меня за спиной…
– Ну что, Герфрид?..
– Загрузил стандартную программу, командир.
– Слушай приказ! Избавить подопечного от этих клочьев! Надо будет – вручную пойдешь его
чистить!
– Так точно.
Переключил программу чистки – это строгий режим, со зверюг чуть ни шкуру сдирает… По
опыту знаю, чем это обычно кончается – мой зверь звереет. Замухрышку это уже начало серьезно
злить. Он огрызается даже на еле заметную полосу, скользящую по его взъерошенному загривку.
Зверюгу окружает черная аура счищенной шерсти, которая рассеивается у вытяжки… А Стикк не
уходит – стоит над душой, ждет пока последний клок ляжет волосок к волоску.
– Если останутся проплешины – соберешь клочья и приклеишь обратно. Только ровно и
аккуратно!
– Будет сделано.
Сегодня Стикк ну уж очень добрый. Лесовский думает, что он на меня за мою тягу к порядку
взъелся – хочет вывести из рядов правил, чтобы убедиться, что я настоящий. Может он и рад, когда
ему кто-нибудь, несмотря на последствия, челюсть ломает, но я ему такое удовольствие не