Тени пустыни
Шрифт:
Физиономия старого Непеса заискрилась морщинками, хитрые глаза, такие усталые и больные, засмеялись.
— Держись за штурвал… Ты, Зуфар, не баба, я вижу. А подумал я сначала: совсем ты похож на племянника моего отца. Тоже здоровый был, веселый. Все петушился: я такой, я всем задам. Возвращался он раз из соседнего аула… Прибежал бледный. В развалинах видел Белую Старуху Иери–ер… Побила тогда седина племяннику бороду. Так испугался… Он и сейчас за дверь во двор выйти боится. А ты, Зуфар, не испугаешься Иери–ер, нет.
Зуфар все
— «…Что же идешь ты войною? Что же случилось? Что же случилось?» вдруг торжественно продекламировал он.
Непес и Салиджан переглянулись.
Зуфар счастливо рассмеялся. Так смеется молодость. Молодость, которая ликует.
— Извините, капитан. Теперь лишь понял, — сказал он смущенно, — а все, что было… было… во сне…
Провожаемый взглядами Непеса и Салиджана, он отодвинул окошко штурвальной и, подставив лицо снегу и кызылкумскому ветру, закричал, полный торжества:
— «Что же случилось?! Что же случилось?!»
ГЛАВА ВТОРАЯ
Дервишеский тъарик — путь к истине
разве не ведет через горы трудностей
и пустыни бедствий?
В пустыне каждый — враг другому…
Холм был лыс. На склоне его не укрылась бы и ящерица, вертлявая, тоненькая, похожая на белуджскую девчонку, песчаная ящерица.
Позади, внизу, слепило глаза зеркало коричневых вод реки, белели вымазанные известкой лачуги пограничников — сарбазов.
На вершине холма стоял всадник–пуштун с винтовкой за спиной, в богато расшитой жилетке, в длинных белобязевых штанах.
Слабое шуршание, слабее шелеста листьев, заставило всадника круто повернуться в седле. Винтовка оказалась у него в руках. Смотрел он, жадно рыская глазами вокруг…
В пустыне каждый — враг другому. Степняк знает, что пустыня шутить не любит. Руки всадника до боли сжимали винтовку, а глаза искали, во что стрелять.
Другая пара глаз вцепилась, въелась в фигуру, в лицо всадника, следила за каждым его движением…
Солнце сияло. Воды реки внизу блестели. Черным изваянием высился всадник на гребне холма, а рядом пятнистой ящерицей распластался на горячей глине человек.
Взгляд карих глаз всадника вдруг встретился с серыми глазами распластавшегося. Только теперь пуштун разглядел, что на склоне холма, почти под копытами его коня, лежит человек и что на человеке дервишеские сливающиеся с пятнистой глиной мокрые лохмотья…
С минуту длился поединок глаз карих и серых.
Руки всадника сжимали винтовку.
«Он не наш, — думал всадник, — он цветноглазый… Откуда он взялся? На переправах Аму–Дарьи неспокойно. Твоя пуля, Сеид Мухаммед, в мгновение ока заставит его унести одежды жизни во дворец вечности. Но на нем одежда дервиша. Грех, Сеид Мухаммед!»
Пуштун шепотом разговаривал сам с собой.
Человек, распростертый на растрескавшейся глине
Похоже, Сеид Мухаммед прочитал во взгляде дервиша угрозу и совет.
Пожав плечами, он шевельнулся в седле, и конь покорно зашагал прочь.
Усмешка чуть покривила сухие губы дервиша: мысли передаются на расстоянии. Сеид Мухаммед умен. Ему тоже не нужен шум. Без шума лучше. Громкий лай не всем нравится.
Дервиш встал с земли не скоро. Только когда одежда на нем совсем высохла под лучами послеполудденного солнца.
Тени удлинились. Он сел. Глотнул из тыквянки. Пожевал кусочек кунжутной лепешки и почувствовал себя бодрым, отдохнувшим… Пробормотав, скорее по привычке, «О–омин», он огляделся.
Внизу в белых лачугах спали сарбазы — пограничники. Всадник давно исчез.
Пора идти.
Цветноглазый дервиш ползком, по–змеиному добрался до гребня холма, перекатился через него, поднялся и пошел вниз.
Впереди расстилалась желтая степь, пестревшая серебром полыни. В небе синели вечные льды горного хребта. Дышалось легко.
Он шел и шел.
Седые пряди в кудрявой черноте бороды не мешали дервишу шагать легко, по–молодому. И если верблюды караванов делали с восхода до захода один мензиль*, то цветноглазый своим широким шагом делал три мензиля. Да он шел быстрее каравана пустыни, он шел быстрее лошади. Его гнала вперед забота, он спешил. Он только усмехался: «Кто не имеет сил бежать, тот отдает тело судье. Клянусь, мне еще не хватает встречи с судьей!» Он не замечал, что говорит вслух.
_______________
* М е н з и л ь — двенадцать верст.
Но не страх гнал его вперед. Кто увидел бы цветноглазого, понял, что мысли его заняты, о, очень заняты. Он спешил. А мусульманские дервиши ленивые, патлатые — не спешат. После молитвы приятно полежать в тени. Обеты аллаху не мешают набивать брюхо, и притом не торопясь. Отрешению от мира способствует сладкое почесывание бренной плоти…
Да, если бы кто увидел, как спешит цветноглазый дервиш!
Но в том–то и дело, что его никто больше не видел.
Его не видели в городе Святой могилы — Мазар–и–Шерифе, хоть базары его многолюдны, а народу там — точно пчел в улье. Вошел он в город незаметно, хоть Мазар–и–Шериф окружен стеной в четыре гяза* высотой и входы и выходы охраняют вооруженные люди.
_______________
* Г я з — аршин.
Дервиш сидел в тени купола старого мазара Равза Али, и его не видели. Он, несомненно, выходил через Дейадийские ворота, и, хоть на площади перед домом сардара по случаю военных действий против басмачей Ибрагим–бека кишели военные и полицейские, его тоже не видели. Дервиш пил воду из арыка Нахр Шах, прорезающего город с запада на восток и никто его не видел. Господин сардар кусал потом локти от ярости.