Тени сна
Шрифт:
– Блюдо, как принято сейчас говорить, фирменное, - заметил магистр Бурсиан.
– Его рецепт принадлежит первому хозяину трактира Гансу Вапдебергу. Конечно, и сейчас здесь неплохо готовят. Но современной кухне, - здесь в голосе магистра прорезались грустные нотки, - далеко до кухни трактирщика Ганса.
Грусть магистра была столь неподдельной, будто ему на самом деле приходилось вкушать блюда трактирщика Ганса.
Мимо столика, степенно направляясь к выходу, прошествовал священник. Гюнтер рассеяно посмотрел на него и невольно задержал взгляд. В руках у священника была трость. Как две капли воды похожая па трость бургомистра.
– Это наш приходской священник, преподобный
Гюнтер обвёл взглядом зал. У "пастуха" Мельтце была такая же трость. И у многих посетителей тоже... Разве что их не было у ребят в чёрных комбинезонах, да магистр опирался ладонями на крюк зонтика. Гюнтер вспомнил, что и у немногочисленных прохожих, которых он встречал на улицах, зачастую были точно такие же, как с поточной линии, трости.
– Я смотрю, в вашем городе весьма скрупулёзно придерживаются моды девятнадцатого века. Но почему такое однообразие в тростях? Других не производят?
– Других не покупают, - загадочно возразил магистр.
– Настоящая осина... Гюнтер не понял.
– И что, они все вот так?
Он сымитировал, будто снимает и вновь надевает набалдашник.
– Но ведь вы, сударь, тоже пришли сюда не с пустыми руками?
– медленно, с расстановкой произнёс магистр ещё более загадочную фразу и выразительно указал глазами на нагрудный карман пиджака Гюнтера.
– Что вы имеете ввиду?
– спросил Гюнтер, глядя прямо в глаза магистра. Во времена стажёрства в политической полиции его учили, что даже когда собеседник рекомендует обратить внимание на незастёгнутую ширинку, то проверять нужно руками, а не взглядом, чтобы не рассредоточивать внимание. А то, что карман пуст, Гюнтер знал наверняка.
В прозрачных глазах магистра мелькнула тень.
– Простите, сударь, - стушевавшись, проговорил он, - не смею больше вас отрывать от трапезы.
Магистр встал и, чуть приподняв цилиндр, поклонился.
– Если выпадет свободная минута, милости прошу поболтать со стариком, - сказал он и, опустив Гюнтеру в нагрудный карман визитную карточку, направился к выходу.
Гюнтер сдержанно кивнул, поблагодарив за приглашение, и проводил магистра взглядом. Магистр вышел из ресторана, и через оконный проём Гюнтер увидев как он неторопливо, по-старчески опираясь на зонтик, пересекает улицу. Что-то в его фигуре показалось странным, но разобраться в чем дело, Гюнтер не успел. Подошла официантка, загородила собой окно и принялась выставлять на стол тарелки.
Гюнтер достал презентованную ему визитку. В нагрудном кармане действительно ничего больше не было, но сквозь ткань подкладки он ощутил тяжесть пистолета, находящегося во внутреннем.
"Неужели пиджак так морщит от этой игрушки, что магистр заметил?" - подумал он.
Красивым почерком с завитушками, но почему-то ржавыми выцветшими чернилами на визитке было выведено:
???????????????????????????
? ДЕЙМОН ВААЛ БУРСИАН ?
? магистр ликантропии ?
? Таунд, Стритштрассе, 13 ?
???????????????????????????
"Всё-таки магистр наук", - подумал Гюнтер, хотя и не знал, что такое ликантропия.
Он пододвинул к себе суп и снова посмотрел в окно. По залитой полуденным солнцем улице катил тележку знакомый продавец жареных каштанов и кукурузы. Переднее колесо у тележки виляло, отчего она подпрыгивала на булыжной мостовой; прыгала и вихляла куцая тень тележки, и от этого казалось, что и сам продавец прихрамывает. И тут Гюнтер понял, что показалось ему странным в фигуре магистра. У магистра не было тени.
"Вот так и появляются жуткие истории о привидениях и рождаются суеверия", -
"Кстати, некоторые иллюзионисты тоже называют себя магистрами", - с улыбкой вспомнил Гюнтер.
А вот с письмом кровью магистр, пожалуй, перемудрил. Чересчур тонко. Даже в полиции вряд ли кто видел что-нибудь подобное. Во всяком случае, Гюнтеру не приходилось. А увидел он такую записку во время своего последнего дела, уже работая частным детективом, полгода назад. Тогда некоронованный король европейской печати Френсис Кьюсак поручил ему установить, с кем водится его четырнадцатилетний отпрыск. Дело оказалось необычно простым и столь же необычно прибыльным. Поначалу, когда Кьюсак объяснял цель его работы, Гюнтер подумал, что мальчишку втянули в одну из многочисленных молодёжных банд, где он, к большой тревоге папаши, пристрастился к наркотикам. Но всё оказалось неожиданней. Молодой Огюст Кьюсак, единственный наследник престола газетной империи Кьюсаков, влюбился в тринадцатилетнюю дочку посудомойки из ночного ресторана на Авенюштрассе в Брюкленде. Посудомойка была еврейкой, эмигрировавшей из России в Израиль, а потом в Европу, и это, как потом понял Гюнтер, тоже относилось к делу. А у её дочки было странное имя Маша... Любовь их была удивительно чистой и трогательной (до смешного, как тогда подумал Гюнтер). Они даже составили своеобразный документ: по-детски наивную клятву верности. По слову, чередуя друг друга, они писали клятву собственной кровью - Огюст по-французски, Маша по-русски. (К удивлению Гюнтера иврита она не знала). Когда Кьюсак-старший узнал, где и с кем пропадает его сын, его чуть не хватил удар.
По странному стечению обстоятельств в этот же день удар поджидал и Гюнтера. От него ушла жена.
А история любви Огюста и Маши закончилась на следующий день. Кьюсак-старший перевёл свою контору в Париж, а Огюста услал в Новый Свет: то ли на Гавайи, то ли во Флориду. А мать Маши выгнали с работы...
От обеих историй - семейной жизни частного детектива Гюнтера Шлея и любви двух подростков - остались лишь два клочка бумаги: прощальная записка Элис, написанная шариковой ручкой, и кровавая клятва верности юных Огюста и Маши.
Лёгкое постукивание карандаша о блокнот вывело Гюнтера из задумчивости. Перед ним стояла официантка, счет лежал посреди столика. К своему удивлению, обед он уже съел. Извинившись, Гюнтер расплатился.
Ресторан почти опустел. Только у окна по-прежнему дела компания молодых ребят в чёрных комбинезонах. часы на стене показывали два - обеденное время закончилось. Магистр Бурсиан конечно бы объяснил, что здесь обедают служащие бургомистрата, или же работники сыроварни. Хотя для работников сыроварни публика имела несколько экстравагантный вид.