Тени сумерек
Шрифт:
«Ты не Финрод», — сказала ему усмешка Куруфина.
— Да, я не Финрод, — тихо, яростно проговорил он. — Но я от него получил корону и я заставлю всех, кто не желает ей подчиняться, либо признать мою власть и примириться со мной, либо покинуть мои владения. Если королевна Лютиэн сегодня не появится здесь и не скажет мне, что она действительно добровольно просила у вас убежища, я буду считать, что вы захватили ее обманом или силой, и предприму кое-что для ее освобождения.
Куруфин попытался поклоном скрыть свое изумление — и это удалось ему хуже, чем он думал.
— Сегодня вечером Лютиэн
— Пусть она приходит в мастерскую Финрода, — попросил Ородрет.
— Кто ты?
Она не отвечала, да и не могла ответить — матовая теплота мрамора была лишь наваждением, созданным искусной рукой ваятеля…
— Одна из перворожденных, покидающих Воды Пробуждения.
Лютиэн обернулась на голос:
— Государь Ородрет…
Он вошел, на миг опустив голову — простая рабочая сорочка, рукава закатаны до локтей, кисти наскоро вымыты, но на предплечьях — следы шлифовального порошка.
От колен и ниже статуя была все еще не отшлифована.
— Я… не хотела отрывать тебя от работы. Прости, государь.
Он улыбнулся краем рта.
— Я ведь сам настоял на том, чтобы ты пришла именно сюда. Выпей со мной квенилас.
Лютиэн приняла его руку и прошла под арку, в нишу, где на столике дымился носатый кувшинчик с заваркой. В кресле сидела нолдэ, похожая на Ородрета — его дочь Финдуилас, которую Лютиэн помнила совсем юной. Она родилась не в Амане, ее матерью была женщина из народа Кирдана. Сведущая в чарах, жена Ородрета погибла, когда Саурон штурмовал Минас-Тирит и все, кто мог противостоять Силе, вышли на стены.
Сейчас Лютиэн увидела на плече Финдуилас маленькую серебряную брошь в виде арфы. Значит, дочь пошла по стопам матери и сделалась бардом. Это был замысел Финрода — барды Нарготронда, судьи между синдар и нолдор, а также в делах, которые касаются чар и вражеской скверны.
Поднявшись, Финдуилас поприветствовала гостью, потом, придерживая крышку кувшинчика, наполнила сначала чашку Лютиэн, потом чашку отца. Ответив на благодарности легким поклоном, удалилась.
— Ты виделся с моим отцом, государь Ородрет?
Светловолосый нолдо кивнул. Глаза его на миг подернулись печалью.
— Он в большом горе. Неужели все в самом деле из-за какого-то сна?
— Это был не просто сон, — Лютиэн сжала горячую чашку. — И мать моя это подтвердила. Берен и Финрод действительно в темнице. «Сейчас их жизни сплетены, и один зависит от другого, как если бы, связанные одной веревкой, они шли над пропастью. Но спасения для них я не вижу» — вот доподлинно ее слова.
Ородрет на миг закрыл лицо рукой.
— Я понимаю, почему ты бежала, — сказал он наконец, открыв лицо. — Берен и в самом деле был здесь.
— Расскажи мне! — Лютиэн была слишком захвачена новостью, чтобы возмущаться умолчанием сыновей Феанора.
— Он появился в конце весны, в канун Виниглоссэ. Рассказал о своих злоключениях, о том, как попал в Дориат, как встретил тебя и как твой отец потребовал Сильмарилла в обмен на твою руку… У него был какой-то замысел, но на совете никто не пожелал слушать его, едва лишь узнали про Сильмарилл. Тогда Финрод пришел в ярость и сказал,
— Но ведь это не все… — с надеждой промолвила Лютиэн.
— Не все… На протяжении лета до нас стали доходить слухи. Сначала мы узнали, что Фингон и Маэдрос заключили военный союз. Потом на северной оконечности Бретиля появились ватаги молодцов, называющих себя Бретильскими Драконами. После этого Финрод снова дал знать о себе, и я послал к нему Гвиндора с просьбой вернуться в город. Увы — он оказался тверд в своем намерении отказаться от короны. Однажды он и десятеро верных исчезли. Ты с тех пор — первая, кто принес нам о них весть.
— Увы, нерадостную.
— Ты еще не все знаешь. Твой отец заподозрил Галадриэль и Келеборна в помощи тебе и изгнал их.
— О! Они здесь?
— Они вместе с теми, кто им предан, ушли во владения Галадриэль, на востоке пределов Нарготронда. Совсем по соседству с лесом Бретиль. Тингол позволит им вернуться только когда с ними будешь ты. Он требовал от меня немедленной твоей выдачи, едва ты появишься в моих владениях. Говорил мне речи, которые я назвал бы дерзкими, услышь их не от брата своего деда. Я не давал ему никаких обещаний, ибо он настаивал на своем, и в то же время отказывался снять опалу с сестры… Он честил меня как нашалившего мальчишку — боюсь, что и я повел себя не лучшим образом…
— Что ты сказал ему?
— Ничего или почти ничего. Я сказал, что подожду, когда его рассудок возьмет верх над его скорбью, развернул коня и удалился.
Они долго молчали, глядя на статую.
— Он попросил меня закончить, — наконец сказал Ородрет. — Я не сразу решился… Приняться за работу означало бы признать, что он ушел навсегда.
Ородрет протянул руку к статуе, провел пальцами по воздуху, словно касаясь ее.
— Правда, красиво?
— Я не видела ничего лучше, — призналась Лютиэн.
— Он был равно одарен многими умениями — там, за морем. Но здесь, в Смертных Землях, именно этот дар открылся с пугающей силой. Хочешь, я расскажу тебе, как Финарато сделался мастером?
— Расскажи, Ородрет, — Лютиэн устроилась в кресле повыше и подогнула под себя ноги, обхватив колени и сплетя пальцы.
— Это было вскоре после того, как Фингон привез Маэдроса из Тангородрим. Майтимо… он был не в себе. Не говорил ни с кем, а глаза его были словно повернуты в прошлое. Безучастный ко всему вокруг, он вновь и вновь переживал то страшное время… Разум его был закрыт наглухо — он закрылся от Моргота в первый же день плена, а боль словно бы заморозила его в таком состоянии. Никто не брался вернуть ему душевную целостность — никто не знал, возможно ли это. Ведь доселе ни один эльф не сходил с ума… В конце концов рассудили, что время может все поправить. Братья приводили Майтимо на берег озера по утрам — и уводили вечером. Он сидел на камне, смотрел на воду — казалось, что в эти часы ему становится легче. Через какое-то время туда начал приходить и Финарато. Ни слова не говоря, он садился на тот же камень, плечо в плечо, так же упирался локтями в колени и смотрел в ту же точку… И так — целые дни.