Тени в переулке (сборник)
Шрифт:
Его роман со знаменитой конькобежкой Риммой Жуковой долго обсуждали в номенклатурных салонах. Как же? Генерал – и вдруг такое!
Но те, кто с ним работал, отзывались о нем как о порядочном и добром человеке, на какой бы должности он ни находился после войны, продолжая работать в органах.
Однако мне все же трудно представить, что нашей разведкой в самое тяжелое время руководил малопрофессиональный человек. Судьба Фитина похожа на судьбы многих людей, работавших в то время в секретной службе.
Никита
Летом 1953 года, после ареста Берии, состоялся партактив управления разведки МВД. Министром был назначен генерал-полковник Сергей Круглов, фигура временная, так как у Хрущева были с ним свои счеты.
И вот на партийный актив разведки в клуб Дзержинского прибыл новый руководитель страны и партии. Приехал он не для того, чтобы узнать, как работают разведчики, обеспечивающие безопасность руководимого им государства, а для того, чтобы разобраться с «бериевскими последышами».
О том, что творилось на этом партактиве, рассказывал мне бывший председатель КГБ генерал Серов, в те дни служивший замминистра МВД.
Не успел тогдашний начальник разведки Савченко начать свой доклад, как Хрущев оборвал его и предложил генералу рассказать о его связях с Берией. Затем партийный вождь стал разбираться с другими руководителями этой службы.
Люди поднимались на трибуну в одной должности, а спускались с нее в лучшем случае заместителями начальников УВД в отдаленных областях.
Профессионалов разведки отправляли руководить паспортной службой, борьбой с малолетними преступниками и даже брандмейстерами. И это еще было для них удачей. Лучше тушить пожары и командовать детскими комнатами милиции, чем сидеть в тюрьме. Но многие не избежали и этой участи. Генералы Судоплатов, Эйтингон, Райхман и другие были отправлены во Владимирскую спецтюрьму. А вот Фитину «повезло». Его просто уволили из органов.
Он был генерал-лейтенантом, но это никак не отразилось на его дальнейшей жизни. Полной выслуги у него не было, поэтому пенсию ему положили копеечную, из служебной квартиры, естественно, выселили и дали комнату в коммуналке в районе Чистопрудного бульвара. С огромным трудом ему удалось устроиться на «руководящую» работу. Он стал заведующим фотоателье в Доме дружбы с зарубежными странами.
А его спутник тоже был чекист-расстрига. Я часто потом встречал его в «Национале» и Доме журналиста. Все считали его писателем, а он работал в управлении кадров Московского треста столовых и ресторанов.
Стало ясно, почему его так уважали в кафе на бульваре.
В знаменитом доме страхового общества «Россия» на Сретенском бульваре все подвалы и чердаки были отданы под мастерские художников. В них ютилось талантливое, шумное, бородатое племя графиков, живописцев, театральных декораторов. Вполне естественно, что любимым их местом была описываемая мной терраса.
Они вваливались туда шумной компанией, и вместе с ними
Уже тогда их картинами интересовались любители живописи, иностранцы и через подставных лиц скупали их работы.
Художники боялись только одного – лишиться мастерской, полученной от МОСХа, но такие меры начали принимать лишь во времена борьбы Андропова с диссидентами.
Душой этой веселой компании был мой старинный приятель Леша Соболевский, который славился любовью к розыгрышам. Высокий блондин с красивым русским лицом, он был очень похож на знаменитого певца Сергея Лемешева.
Надо сказать, что такого количества поклонниц, так называемых «сырих», как у русского тенора, не было ни у одного артиста. Жил Сергей Яковлевич на улице Горького, в кооперативном доме Большого театра. В подъезде сидели строгие вахтерши, которые нещадно гоняли бедных поклонниц.
Не знаю, как Леша, тогда студент театрального училища, где он, следуя семейной традиции, обучался на художника-декоратора, смог договориться с этими суровыми дамами. Но факт остается фактом. Именно они шепнули «сырихам», что Лешка – сын самого Лемешева.
С той поры он появлялся на московском Бродвее в окружении прелестных девушек. Поклонницы его знаменитого «папы» были готовы на все, в любую минуту и где угодно.
И вот после долгого перерыва мы увиделись на террасе над прудом. Лешка рассказал мне, что путем мытарств его семейству удалось выменять огромную коммуналку в доходном доме в Кривоколенном переулке и что скоро я буду зван на новоселье.
Но попал я в эту квартиру значительно раньше, чем семейство театральных декораторов привело ее в порядок. Лешка позвонил мне в редакцию и радостно сообщил, что в квартире найден клад.
Я немедленно с фотокором Валькой Ивановым прибыл на место происшествия. В одной из комнат, разрушенной ремонтными работами, в фанерной насыпной стене оказался квадратный тайник, в котором находилась жестяная коробка с надписью «Шоколад Галла-Петер», а рядом лежали забандероленные пачки советских денег образца 1918 года.
На полу стояли весы, которые Лешка приволок из соседнего магазина.
– Зачем весы? – спросил я.
– Деньги взвешивать будем. Взвесили, получилось около двух кило. Так родился заголовок заметки – «Два килограмма денег».
Валька отснял все, что нужно, я быстро написал заметку и поволок ее к ответственному секретарю. Тот прочитал и сказал равнодушно:
– Ну и что?
– Клад все-таки.
– Не пойдет. Если мы будем писать обо всем старом дерь ме, которое находят после ремонта, в газете места не хватит. Ты же репортер, вот и узнай, чьи это деньги, как они по пали в тайник. Возможно, за ними интересная история.