Тени возвращаются
Шрифт:
— Теро, посмотри на меня!
Теро открыл глаза, обнаружив, что лежит на полу посреди каюты, и кровь из носа стекает по его шее.
Возле него на корточках сидел Микам.
— Алек!
Но от призрака не осталось и следа. Исчез и замогильный холод, а в окно струился солнечный свет.
— Ты тоже увидел его? — теперь и Микам выглядел таким напуганным, каким Теро не видел его никогда прежде.
— Я знаю, где они! — сказал Теро и разрыдался.
— Идиот! — закричал Ихакобин, но не на Серегила, а на одного из охотников. — Убейте его! Убейте немедленно, только не прикасайтесь
Серегил чувствовал, как стрелы вонзились ему в бедро и в плечо, но обращал на них внимания не больше, чем на комариные укусы. Его горло болело, и наверное, он кричал. Где-то на уровне подсознания он улавливал свист стрел, пролетавших мимо, и крики людей, спрыгивавших с коней, чтобы остановить его. Но поле его зрения сузилось в один длинный темный туннель, в конце которого он видел только Ихакобина, сидящего на своей лошади с поднятой рукой, словно пытаясь защититься от неминуемой смерти, нависшей над ним.
Два всадника с мечами в руках спешились, чтобы остановить его, несущегося в безумном порыве. Одним махом Серегил снес голову одному и тут же вонзил свой кинжал в грудь другого. Не глядя, убил он его или нет, Серегил перелетел через тело и побежал дальше.
Алхимик, дергая поводья, попытался ускакать, но Серегил одним прыжком сбил его с лошади. Уронив Ихакобина на землю, он с размаху всадил свой меч ему в живот и с усилием выдернул его, в ярости выворачивая кишки Ихакобина на землю. Он видел его открытый рот и подумал, что тот должно быть, кричит, но все, что он мог теперь слышать, был отчетливый звонкий голос, звучавший на одной ноте, слишком чистый и пронзительный, чтобы исходить из горла живого существа.
Он медленно поднялся, все еще пребывая в своем кошмаре.
Себранн стоял над телом Алека, и рот рекаро был открыт, образуя идеальную букву О. Звук исходил от него, и перемешивался с криками охотников за рабами, со ржанием лошадей, поднявшихся на дыбы и бьющих копытами. Серегил увидел, как остальные всадники с криками попадали из своих седел, и из их ушей и носов потекла кровь. Один за другим они переставали дергаться и умолкали, и только когда последний из них был мертв, смокла, растаяв вдали, и смертельная песня рекаро.
Когда со всеми было покончено, Себранн рухнул на грудь Алека, и его бледный серый язычок, блеснув, слизнул кровь с его шеи.
— Убирайся от него! — закричал Серегил.
Он, шатаясь, побрел к ним, на ходу выдирая стрелы из своего тела.
— Неужели ты не можешь оставить его в покое? Иди, соси кровь своего творца, ты, чудовище!
Себранн поднял на него глаза и Серегил увидел, что по щекам рекаро катятся слезы. Серегил оттолкнул его. Упав на колени, он подхватил на руки тело Алека, в отчаянном безумии ощупывая его горло и запястье. Но ни пульса, ни дыхания не было. Глаза его возлюбленного имели то же самое застывшее выражение, которое так часто Серегил наблюдал на мертвых лицах.
— Нет! О нет, Иллиор, умоляю! Алек!
Он тряс его, растирал залитую кровью грудь, отлично зная, что это всё бесполезно, но не в силах остановиться.
Себранн потянул Серегила за плечо, но он оттолкнул рекаро прочь.
Сдерживая
Лишь тогда он заметил, что горячая кровь пропитала его собственную штанину, и ощутил пульсирующую боль в глубокой ране у себя на бедре. Ну что ж, они всё же прикончили меня. Какое ни на есть, милосердие.
Зарывшись лицом в спутанные, грязные волосы Алека, он окончательно сломался, не думая ни о том, что находится в открытом поле, ни о кровавом побоище, устроенном Себранном. Он чувствовал, как его покидают последние силы, и был рад этому. Он так бы и сидел там, обняв Алека, пока оба не стали бы добычей воронов, если бы это проклятое существо не продолжало тянуть его за плечо. Серегил попытался отпихнуть его снова, но Себранн не позволил ему этого сделать..
— Ну что тебе? — простонал Серегил, поднимая голову. Себранн все еще плакал и протягивал ему что-то в своих перепачканных кровью ручонках, заставляя его посмотреть на это.
То был цветок, однако совсем иной — снежно-белого цвета с золотистой серединкой и такой безупречный, словно его только что принесли с чистейшего озера.
— Мне не нужно твоё исцеление, — зарычал Серегил, швырнув цветок прочь.
Себранн с удивительной для него силой оттолкнул Серегила и потащил Алека с его коленей на землю. Его серебристые глаза полыхали каким-то внутренним огнем, и его слезы сверкали. Бледные губы зашевелились, выдавив хриплым шепотом:
— А…лек.
Окончательно ослабев, Серегил увидел, как Себранн наклонился к Алеку так, чтобы слезы его падали на его раны. И там, куда попадала слеза, смешиваясь с кровью, расцветал белый лотос — снова и снова, один за другим — пока грудь Алека не оказалась окутана ими, словно покрывалом. Тогда Себранн откинул голову и снова запел. Серегил решил, что вот теперь он умрет, как и те, остальные, но этого не случилось.
Вместо этого, пронзительный звук стал нарастать, пока Серегил не почувствовал вибрацию в своих костях и в черепе. Один за другим белые цветы вспыхивали и таяли в безжизненном теле Алека. Когда последний из них исчез, сильная судорога сотрясла тело юноши, и он закашлялся.
— Алек? — Серегил, собрав все силы, вцепился в него, прижимая к себе и держа, пока тот кашляя и задыхаясь выплевывал сгустки крови. Когда всё кончилось, Алек обмяк в руках Серегила и посмотрел на него непонимающими глазами. В них больше не было того застывшего выражения смерти: глаза его были чисты, ярко-синего цвета и полны испуга.
— Я… — захрипел он, стараясь дышать. — Я…
— Всё хорошо! — Серегил и смеялся и плакал теперь, почти в истерике. — Ты был прав. О Илиор, как ты был прав! Он спас тебя. Твой "ребенок, не рожденный женщиной". Ты всё время был прав!
Однако Алек схватил за руки Серегила, и покачал головой:
— Я же… я выбрал… чтобы ты…
— Да, ты это сделал! — Серегил наклонился поцеловать его окровавленные ладони, однако серый туман окутал всё вокруг, унося его прочь. И всё же, проваливаясь в темноту, он улыбался, унося с собой образ своего возлюбленного.