Тенистый лес
Шрифт:
СЭМЮЭЛЬ: На что еще я должен обращать внимание?
ПРАВДИВЫЙ ПИКСИ: На пустые круги на земле, где ничего не растет. Это ловушки на калуш. Если ты наступишь на них, то упадешь вниз в подземное царство хюльдр. А также следи за своей тенью. Пока твоя тень с тобой, ты остаешься самим собой. Если твоя тень украдена, ты будешь тем, кем Мастер перемен захочет тебя сделать. А если ты попытаешься ему противостоять, он тебя убьет.
СЭМЮЭЛЬ: Каковы мои шансы на то, чтобы убежать от Мастера перемен после того, как я найду сестру?
ПРАВДИВЫЙ
СЭМЮЭЛЬ: Тринкиньон?
ПРАВДИВЫЙ ПИКСИ: Это число пикси. Тринкиньон. Оно такое огромное, что по сравнению с ним бесконечность кажется ничтожно маленькой. Это число, которое используют, чтобы исчислять печаль и воспоминания.
СЭМЮЭЛЬ: Значит, вероятность убежать из леса вместе с сестрой совсем мала?
ПРАВДИВЫЙ ПИКСИ: Да. Совсем мала. Примерно так же, как вероятность того, что солнце превратится в масло.
СЭМЮЭЛЬ: А теперь можно я возьму твои сандалии?
ПРАВДИВЫЙ ПИКСИ: Это моя единственная пара.
СЭМЮЭЛЬ: Ты пытался меня отравить. Самое меньшее, что ты можешь для меня сделать, — это отдать мне свои сандалии.
ПРАВДИВЫЙ ПИКСИ: Ох, ладно.
СЭМЮЭЛЬ: Спасибо. Они мне как раз по размеру… Ибсен. Ибсен, просыпайся. Нам нужно идти искать Мастера перемен.
ИБСЕН (встряхиваясь со сна): Гав.
ПРАВДИВЫЙ ПИКСИ: Вы уходите?
СЭМЮЭЛЬ: Да. Уходим.
ПРАВДИВЫЙ ПИКСИ: Очень хорошо.
СЭМЮЭЛЬ: Постарайся быть хорошим.
ПРАВДИВЫЙ ПИКСИ (махая рукой с порога): Я всегда стараюсь… прощай.
СЭМЮЭЛЬ: Прощай.
ПРАВДИВЫЙ ПИКСИ (себе под нос): Вонючий грязехлеб.
КАНАТОХОДЕЦ
Сэмюэль с Ибсеном спускались по крутой извилистой тропинке, следуя инструкциям правдивого пикси, и держали ухо востро, опасаясь существ без тени.
Как и его сестре, Сэмюэлю было очень грустно. Но, в отличие от сестры, грусть Сэмюэля была смешана со злостью, так что он не понимал толком, что же конкретно он чувствует. Это не было чистой грустью или чистой злостью — скорее «зрустью». Он знал, что такого слова не существует, но подумал, что стоило бы его создать.
Он пришел к выводу, что две самых страшных беды в его жизни случились из-за людей, которые его не слушали.
Если бы папа послушал его, когда он закричал: «Остановись!», его родители были бы до сих пор живы.
Если бы Марта послушала его, когда он кричал ей не идти в лес, ему бы сейчас не пришлось думать, как ему использовать один из тринкильона шансов и успешно вызволить ее из рук Мастера перемен.
— Почему люди меня не слушают? — спросил он Ибсена. — Почему они не могут просто делать то, что я говорю?
Но Ибсен его не слушал. А если и слушал, то не мог дать ему удовлетворительного ответа.
«Если бы они делали, что я говорю, сейчас все было бы в порядке. Мама с папой по-прежнему были бы с нами.
Продолжая шагать по извилистой тропинке, он в общих чертах подумал об этом другом мире. О мире, где его бы слушали. Что он делал бы сейчас, ровно в этот момент? Он был бы в школе. В своей старой школе, в Ноттингеме. Сейчас был полдень вторника, поэтому у него, наверное, был бы урок математики.
Квадратные корни или что-то в этом духе. Ему было бы невыносимо скучно, и он подбрасывал бы линейкой кусочки ластика, но за этой скукой скрывалось бы счастье. Счастье, которое он привык принимать как должное. Счастье, которое заключалось в том, что у тебя есть мама и папа — даже если они тебя никогда не слушают. Потому что мамы и папы — это не просто люди: они — что-то вроде страховочной сетки. Ты всегда знаешь, что, какими бы скучными ни были уроки математики и в какие бы проблемы ты ни вляпался в школе, они всегда о тебе позаботятся. Они могут отругать тебя, но они всегда будут рядом и помогут справиться с трудностями.
А теперь их не стало, и это было так, словно он остался один на натянутом над пропастью канате. Если он упадет, если сделает всего одну ничтожную ошибку, все будет кончено. Внизу не будет страховочной сетки, на которую он мог бы упасть.
«Иди по прямой, — сказал Сэмюэль канатоходцу, шагая по тропинке и стараясь держаться поближе к деревьям. — Не отклоняйся слишком сильно влево. И не забирай слишком далеко вправо».
Он прошел мимо кроликов, калуши и лося, облегченно вздохнув при виде их теней, и продолжал свой путь к Мастеру перемен.
Но, упорно шагая вперед, Сэмюэль вдруг почувствовал, как по его лицу катятся слезы. Не холодные ледяные слезы. Это были горячие и злые слезы, которые катились у него из глаз и капали с кончика носа. Они текли неудержимо, как водопад, сколько бы он ни стирал их с лица.
Ибсен посмотрел на Сэмюэля, пытаясь утешить его, насколько это было возможно, своим свисающим языком и полусонными глазами, но мальчик продолжал плакать.
«Возьми себя в руки, — приказал себе Сэмюэль. — Ты словно большой младенец!»
И тут он увидел его. Куст с зазубренными желтыми листьями.
— Куст губореза, — пробормотал он, воскрешая в памяти то, что говорил пикси.
Ибсен заскулил, словно понимая, что означает этот куст.
«После того как ты минуешь этот куст, ты окажешься в самом опасном месте леса…»
Он посмотрел вдаль, на покатый склон, начинающийся сразу за кустом и поросший высокими соснами — самыми обыкновенными, такими же, как и все сосны в лесу. Он не видел никаких существ — ни с тенью, ни без нее. Никаких признаков опасности. Но, стоя на месте и вглядываясь вдаль, он почувствовал смутную тревогу. Скрытая угроза, казалось, неуловимо меняла воздух вокруг, предупреждая об опасности тех, кто собирался приблизиться к Мастеру перемен.