Теннисные мячики небес
Шрифт:
Вечером того же дня, когда Мартин принес ужин и начал переставлять на тележку вазы с цветами и фруктами, Нед заговорил с ним плачущим тоном:
– Та женщина сказала, что мне придется разговаривать с другими людьми. Это правда? Я не хочу. Я хочу быть один. Передайте доктору Малло, что я не хочу ни с кем знакомиться. Особенно с англичанами.
– Ты делать, как говорить доктор. Если доктор хочет, чтобы ты знакомиться с другие люди, ты знакомиться с другие люди, – ответил Мартин. – Все равно, английский не английский. Не ты выбирай. Выбирай доктор. И вот, смотри, – Мартин уронил на пол у кровати толстенный том английской энциклопедии, – ты читать.
Этой
Когда Мартин через застекленную дверь ввел в освещенную солнцем комнату явно недовольного пациента, Бэйб поднял глаза от шахматной доски. Гладко выбрит после вчерашнего официального визита, отметил Бэйб. Судя по соломенным волосам и синим глазам, еще один чертов скандинав. Какие же у них испуганные глаза. Ты только помни, испуг может быть и поддельным. Насторожен и внимателен – под личиной уступчивости и пеленой торазина. Знакомый видок. Наш друг, как я погляжу, провел здесь немалое время. Во всяком случае, не рисковать по пустякам он научился. Но почему они держали его отдельно от нас? В чем состоит его большой секрет? – вот что нам интересно. И форму поддерживает самостоятельно, это тоже видно. Физические упражнения по полной программе. И кстати, о физических упражнениях, Мартин, сальная скотина, наверняка уже к нему подъезжал. Ничего ему не обломилось, судя по тому, как сердито стискивает его лапа плечо молодого человека. Ну-ну. Хоть будет о чем поразмыслить.
Бэйб опустил глаза к доске и заныл-загудел на высоких тонах:
– А, так вон что ты задумал, свинья распутная? Ну, с этим-то я управлюсь, есть у меня пара приемчиков…
«А здорово ты наловчился нести невразумительную чушь, Бэйб», – прибавил он про себя.
– Ты сидеть здесь, – сказал молодому человеку Мартин.
Иисус Христос, английский! Благословенный Господом английский язык. Искалеченный Мартином до смерти, согласен, но все же английский.
Бэйб едва не выдал любопытства, распрямившись и взглянув через стол на вошедших.
Спокойнее, Бэйб, спокойнее. Существует масса причин, по которым Мартин заговорил по-английски. Мальчишка все равно может оказаться финном, фламандцем или голландцем. Ниоткуда не следует, что он самый что ни на есть бритт из Бритландии. Не надо спешить с выводами. Английский – лингва франка всех шикарных международных заведений. На нем говорят в любом классном банке, борделе и сумасшедшем доме – отсюда и до Балкан.
Молодой человек, уже севший, попытался теперь встать.
– Я говорю – сидеть. – Мартин сердито придавил его плечи. – Ты сидеть, оставаться.
А ты-то почему ни слова не говоришь, мальчик?
Глаза Бэйба перебегали с одной шахматной фигуры на другую, пальцы подергивали за нижнюю губу. Никто бы и не подумал, будто он осознает существование мира за пределами лежащих перед ним шестидесяти четырех клеток, и уж совсем невозможно было догадаться, что все его внимание сосредоточено на нескладном госте, заявившемся в солнечную галерею.
Мартин прошелся по ней, оглядывая других пациентов, пока его собственный беспокойно ерзал на пластмассовом стуле.
– Пожалуйста, можно я уйду? – в конце концов проскулил молодой человек.
Да охранят нас ангелы Господни! [50]
«Пожалуйста, можно я уйду?» Частная школа. И хорошая к тому же, не какая-нибудь дыра. Одна из трех первоклассных – или я полный дурак, а таковым, свидетель мне Бог [51] , я никогда не был.
50
В. Шекспир. «Гамлет», акт I, сцена 4. Пер. М. Лозинского
51
Послание к Римлянам, 1, 9
«F3, слон g2, ладья отходит…»
Уинчестер, Итон, Харроу?
«Пешку с „с“ вперед, потом жертвуем ею, чтобы расчистить место на ферзевом фланге…»
Не Уинчестер, полагаю. Слишком вежлив.
«Меняем слона на коня и все черные квадраты мои…»
Итон? Не думаю. Не та осанка. Осанки у итонца не отнять, даже здесь. Остается Харроу. Semper floreat herba [52] .
– Бэйб, я хочу с тобой кое-кого познакомить.
Это Мартин, подойдя, заговорил уже по-шведски.
52
«Пусть всегда зеленеет трава» (лат.)
– Не хочу я ни с кем знакомиться, – на том же языке пробурчал Бэйб и так неуклюже произвел размен, что фигуры посыпались с доски. – Оставь меня в покое.
– Мало ли чего ты не хочешь, старик. Его зовут Томас. Можешь научить его играть в шахматы.
Нед наклонился и поднял с пола черную ладью. Бэйб, даже не взглянув на него, вырвал фигуру из руки Неда и хлопнул ею по доске.
– Сидеть и играть шахматы, – приказал Неду Мартин. – Это Бэйб. Наш самый старый гость. Здесь даже перед доктор Малло, так, Бэйб?
– Я попал сюда еще до того, как ты был капелькой семени, стекавшей по греховной ноге твоего папаши, ничтожный ты, извращенный, обгаженный пидер.
– Что? Что он говорит?
– Он говорит, что действительно провел здесь долгое время, – ответил Нед. – Послушай, Мартин, мне обязательно нужно с ним разговаривать? Нельзя ли мне вернуться в мою комнату? Пожалуйста. Или хотя бы побыть одному?
– Ты разговаривать, – приказал Мартин. – Я вернуть к обеду. Сидеть. Разговаривать. Играть шахматы. И не ссорить друг друга.
Почти минута прошла в молчании – Бэйб расставлял фигуры, а Нед сидел, старательно изображая недовольство.
За спиной Бэйба он видел лужайку, полого уходящую вниз, к веренице деревьев, стоявших так тесно, что это наводило на мысль о реке. За окном виднелись другие пациенты, сидящие на скамейках, прогуливающиеся. Нед никак не мог поверить, что все это стало возможным.
Яркий свет, запахи, исходившие от людей и мешавшиеся с кисловатым запашком нагретого солнцем винила, пьянили Неда. Он ощущал спиной подозрительный взгляд Мартина и потому не мог показать, как ему не терпится поговорить, – вместо этого он угрюмо сгорбился и уставился на шахматные фигуры с таким выражением, словно те были его врагами.