Тео Носик и Генерал
Шрифт:
— Будьте готовы! — сказал капитан.
— Всегда готовы! — прогремело в ответ.
— Стало быть, вы хотите мне что-то рассказать?
Фрау Хёфлих поглядела на окно второго этажа. Где же директор?
«Жаль, — подумал Бублик, — таким примерным он наш седьмой «Б» никогда не видел. Неужели упустит такое зрелище? Ну так, теперь моя очередь».
— Товарищ капитан, — сказал он, — аппарат, которым Тео вел передачу…
— …принадлежит твоему брату? — закончил капитан. — Это мне уже известно, мальчик.
Но Бублик не дал себя сбить и продолжал:
— Да, правильно. Но главное, что это я подбил Тео собрать схему. И схему принес я. А что товарищ лейтенант ничего об этом не знал, можем мы все подтвердить.
— Но ты-то об этом знал! И ты подговаривал школьника Тео Носса на запрещенную передачу. Любопытно. Хорошо хоть, что ты добровольно во всем признался. Фамилия? Имя?
Капитан невозмутимо занес данные Бублика в толстый блокнот. Он еще не кончил писать, как вперед выступил другой парнишка. Это был Генерал.
— Что ты там был, мы знаем, — сказал капитан.
Но Генерал настоял на том, чтобы дать показания.
— Я все приставал к нему, пока он не согласился передавать, — признался он. — А товарищу лейтенанту ничего об этом известно не было. Это я точно знаю.
— Итак, еще один подстрекатель, — заметил капитан и записал что-то в блокноте.
Тут выступил вперед Герберт.
— Вот и я… я тоже подбивал его, — сказал он. — И еще книжку с теми чудными значками ему подсунул.
Герберту что-то шепнули на ухо.
— А лейтенант не имеет к этому никакого отношения, — добавил он.
— Да кто же его обвиняет? — удивился капитан, продолжая что-то записывать. — Интересно только, что он скажет, когда узнает, как вы злоупотребили его доверием.
Фрау Хёфлих снова поглядела на окно во втором этаже.
Теперь вышла вперед Точка.
— Я председатель совета отряда, — объяснила она. — Все началось с разногласий в отряде. И вот Носик решил…
— Минуточку, кто это — Носик?
— Тео Носс — это и есть Носик, — разъяснила Точка и продолжала: — Он думал, что убедит последнего упрямца, если покажет ему, как интересно…
Тут она заметила, что выразилась не слишком удачно. Генерал это тоже заметил. Он снова выступил вперед.
— Мой отец просил передать, что расскажет нашему отряду о своих экспедициях на Суматру. — И тихо добавил: — Но так, как все было на самом деле.
На какое-то мгновение капитан замешкался. Этим воспользовались Митшлих и Штрекенбах и вступили в шеренгу кающихся.
— Мы тоже виноваты. Тео ведь дал лейтенанту слово… — Митшлих запнулся.
Но Штрекенбах продолжал:
— Вот в этом-то мы и виновны.
Нет, в отряде на совещании они всё совсем иначе решили. Каждый из них хотел выступить в защиту Носика толково и складно. «Вот балбесы, — подумала Точка, — болтать
Рената подготовила небольшую, но вполне безупречную речь и выступила вперед:
— Товарищ капитан…
— Минуточку, — прервал ее капитан. — Очень похвально, что вы так дружно выступаете в защиту товарища. Но почему же вы раньше не позаботились о нем? После драки кулаками не машут.
— А вот дядя Петер в Ангерсдорфе всегда машет! — вырвалось у Урзель Хейнеман.
Под укоризненными взглядами друзей она тут же испуганно втянула голову в плечи. Фрау Хёфлих почему-то отвернулась. А капитан с трудом подавил улыбку. Это немного ободрило ребят.
В шеренгу грешников бойко вступила Эрика Лаутеншлегер.
— Товарищ капитан, — начала она. — Мы решили…
Казалось, виновным конца не будет. Тут строгий полицейский капитан отрицательно покачал головой.
— Хватит, — громко сказал он. — Выходит, у вас у всех совесть не чиста? Или вы думаете, что тяжесть вины уменьшается, если виноваты многие? Ошибаетесь!
У взрослых уже опять были очень строгие лица. А у детей — задумчивые и огорченные.
— У кого рыльце в пушку — шаг вперед! — сказал капитан.
Весь отряд тут же сделал шаг вперед. Дружно. Без промедления.
Все, кроме одного мальчика.
Точка обернулась и давай ему кивать и мигать. Но что это? Уж не хочет ли он спрятаться за дерево?
— А ну-ка, мальчик… да-да, именно ты. Выйди-ка вперед, — сказал капитан, обращаясь к нему.
Это был Пингвин.
Медленно, боязливо переставляя ноги, он вышел и остановился перед капитаном, глядя на него невинными глазами.
— Странно, — заметил офицер, обращаясь к фрау Хёфлих, — как раз единственный, кто не замешан в этом деле, пытается улизнуть!
Пингвин только разок оглянулся назад. Но этого оказалось вполне достаточно, чтобы понять, что ни один человек в отряде не желает больше с ним знаться. Все отвернулись. Они презирали его.
— Ты, стало быть, ни в чем не виновен? — спросил капитан. Слова его звучали вполне дружелюбно: он вроде бы извинял Пингвина.
Пингвин почувствовал, как у него сразу взмокли ладошки. Он еще раз попытался оглянуться. Но капитан не спускал с него глаз.
— Итак, что же ты нам скажешь? — спросил он.
Пингвин долго размахивал руками. И в конце концов признался:
— Я шпионил для Генерала. А в Кембеме спрятал бутыль с горчичным маслом.
И, запинаясь, он поведал капитану о мышах, о горчичных планах, о сигнализации и других диковинках, известных ему благодаря его шпионской деятельности. Капитан же, оглянувшись, удивленно спросил фрау Хёфлих:
— Судя по всему, мы слышим язык индейцев?
— Не совсем, — ответила учительница. — Скорее, бушменов.