Теории сознания
Шрифт:
Утверждение, для верификации которого нельзя определить абсолютно никаких условий и которое в принципе неспособно вступать в противоречие с условиями проверки, совершенно лишено содержания и не обладает значением. В подобных случаях мы должны иметь дело не с утверждениями, как таковыми, но с "псевдоутверждениями", т.е. с правильно построенной с точки зрения грамматики последовательностью слов, лишенных, однако, значения (Ibid., p. 17).
Гемпель вовсе не считает, что утверждения о том, что человек думает, что ему больно или что ему присущи определенные эмоции, бессмысленны. Он лишь высказывает мнение, что значения подобных утверждений должны быть корректно представлены особым образом. Значения психологических утверждений даются в предложениях, сообщающих об "условиях их проверки". В целях пояснения Гемпель предлагает следующий пример: "У Пола болят зубы" (Ibid., p. 17). Для того, чтобы понять значение этого предложения, нам нужно рассмотреть обстоятельства, которые могли бы сделать его истинным. Затем мы могли бы представить это значение в виде набора предложений, характеризующих условия истинности для утверждения "у Пола болят зубы", или условий, при которых оно могло бы быть верифицировано. Это бихевиоральные условия. Человек, у
Если Гемпель прав, значит он не только обеспечил психологию предметом, который можно изучать, используя методы естественных наук – контролируемые эксперименты, тщательное наблюдение, выдвижение гипотез, подведение событий под законы природы, – но также добился успеха в "сведении" психологии к физике. Имеет смысл процитировать то, как сам Гемпель формулирует свою точку зрения:
Все осмысленные психологические утверждения, т.е. верифицируемые в принципе, переводимы в утверждения, которые включают в себя только понятия физики и не включают психологических понятий. Следовательно, утверждения психологии суть физикалистские утверждения. Психология является интегральной частью физики (Ibid., p. 18).
Под "физикалистским утверждением" Гемпель имеет в виду утверждение, переводимое на язык физики без потери значения. Если он прав в том, что значение предложения заключается в методе его верификации, и если он также прав, что психологические утверждения могут быть верифицированы только путем общедоступного и наблюдаемого телесного поведения, то имеет право заключить, что психология и в самом деле может быть сведена к физике, ибо нельзя же отрицать, что наше телесное поведение составляет часть естественного физического мира, функционирование которого объясняется законами физики. Если мы не согласны с мнением Гемпеля, то должны сами ответить на вопрос, в чем заключается значение таких психологических терминов, как "мысль", "боль" или "эмоция". Нам, вероятно, придется отрицать отсутствие потери содержания при переводе ментального понятия посредством какого-либо поведенческого термина, но при этом мы также должны быть способны уточнить, в чем заключается утерянное содержание.
Каково же отношение логического бихевиоризма к дуализму и идеализму? Ведь эти две теории представляют собой решения проблемы сознания и тела, то есть вопроса о том, является ли человек полностью физическим, полностью ментальным или же и физическим, и ментальным одновременно. Но Гемпель не стремится дать еще одно решение данной проблемы. Его точка зрения сводится к тому, что эта проблема, как таковая, фактически бессмысленна – это псевдопроблема. Поэтому, как бы близко Гемпель, казалось бы, ни приближался к материализму – взгляду, согласно которому человек есть не что иное, как физический объект высокой степени сложности, – мы должны помнить, что Гемпель рассматривает сам спор, по отношению к которому материализм мыслится в качестве одного из ответов, как лишенный значения. Создается впечатление, что спор возникает только потому, что мы не понимаем, как действительно функционируют наши психологические понятия. И, как только мы проясним их с позиции логического бихевиоризма, тотчас исчезнет сама проблема сознания и тела. Когда мы увидим, что слова типа "сознание" ("mind") являются лишь сокращенными терминами для обозначения телесного поведения человека, то просто не останется концептуального пространства для вопроса, существуют ли сознания, равно как и тела. Гемпель проводит аналогию с ходом часов. Сказать, что часы "идут", значит просто кратко сказать, что все их части правильно функционируют, в частности что их стрелки движутся соответствующим образом. Было бы концептуальной ошибкой предполагать, будто ход часов есть что-то помимо этого правильного функционирования, или же предполагать, будто функционирование часов есть только симптом или знак чего-то еще называемого "ходом" часов, – это как раз то, что "ход" действительно означает или в чем он состоит. Поэтому также ошибочно было бы удивляться, что стало с ходом часов, как только все их наблюдаемые части перестали функционировать. Кроме того, сходной концептуальной ошибкой было бы предположение, будто сознание есть нечто помимо телесного поведения, что подобное поведение есть лишь симптом или знак ментальности или что сознания могут существовать как своего рода остаток, после того как прекратится какое-либо телесное поведение. Согласно Гемпелю, эти утверждения не ложны, но бессмысленны, ибо представляют собой неправильное употребление психологических понятий.
Позиция Гемпеля, таким образом, является наиболее радикальной. Если бы можно было последовательно придерживаться этой позиции, то можно было бы считать, что он преуспел в решении самой проблемы, по отношению к которой другие теории, представленные в данной книге, – всего лишь попытки ее решения. Используя лингвистические посылки – посылки относительно правильного употребления нашей психологической терминологии, – он заключает, что определенные онтологические утверждения (утверждения о том, какого рода вещи существуют) совершенно неуместны. Являются ли ментальные события в действительности физическими или же физические события в действительности ментальны, или это два отдельных класса событий, и, если так, способны ли они к каузальному взаимодействию – все это для логического бихевиориста
Старая проблема отношения между ментальными и физическими событиями… основывается на недоразумении относительно логической функции психологических понятий. Наша аргументация позволяет понять, что психофизическая проблема является псевдопроблемой, формулировка которой основывается на недопустимом употреблении научных понятий (Ibid., p. 20).
Плодом работы оксфордского философа Гилберта Райла является систематическое опровержение картезианского дуализма сознания и тела. Его книга "Понятие сознания" [12] , написанная в весьма своеобразном стиле, полном остроумия, живописных метафор и исторических ссылок, опирается на огромное разнообразие простых, повседневных практик, используемых для иллюстрации главного тезиса. С некоторыми оговорками Райл позволяет нам рассматривать его книгу как теорию сознания и говорит, что не столь существенно, назовем ли мы ее "бихевиористской", но мы должны помнить, что оригинальность и детализированность книги противятся любым прямым категоризациям подобного рода. Конечно, было бы грубой ошибкой думать о Райле как о материалисте, несмотря на его резкую и высмеивающую критику самой идеи имматериального сознания. Причина этого лежит в том, что он присоединяется к позиции, изложенной в конце последнего параграфа, а именно что само убеждение в существовании проблемы сознания и тела является результатом целой серии глубоких концептуальных заблуждений. Райл видит, что возможные решения этой предполагаемой проблемы беспорядочно колеблются между взглядом, что ментальное в действительности есть физическое, и взглядом, что физическое в действительности есть ментальное. Он и в самом деле стремится покончить с этим имеющим давнюю историю спором, однако не путем принятия одной из этих позиций:
12
Цитаты даются по изд.: Райл Г. Понятие сознания. М.: Дом интеллектуальной книги, Идея-Пресс, 2000.
… сакральная противоположность между Материей и Духом будет рассеиваться, но не за счет одного из столь же сакральных поглощений Духа Материей или Материи Духом, а совсем иным способом (Ук. изд., с. 32).
Что же это за "совсем иной способ"? Очевидно, что он не сводится к тому, чтобы предоставить какие-либо новые сведения о сознании. Важной составной частью райловской аргументации является то, что каждый из нас уже обладает значительной информацией о ментальном. И без помощи философской рефлексии мы способны решить, действует ли некоторый человек разумно или глупо, демонстрирует ли некоторый уровень самоконтроля, является ли остроумным, беспечным, суетным, наблюдательным, трудолюбивым и пр. Нам, очевидно, нет необходимости обращаться к картезианскому различению мыслящей и телесной субстанций, дабы правильно высказывать подобные суждения в повседневной жизни. И в самом деле, те понятия, которые мы используем для понимания и оценки поступков людей, обычно не принадлежат однозначно к словарям "ментального" или "физического". Проблема сознания и тела возникает лишь тогда, когда люди размышляют философски, и это происходит потому, что в ходе подобной спекуляции наша обычная терминология используется неверно. Райл прослеживает подобное неправильное употребление вплоть до раннего дуализма Нового времени – специфической теории сознания, выдвинутой Декартом в XVII в. и исследованной в первой главе настоящей книги. Райл ставит перед собой задачу показать, как неспособность понять логику наших обычных понятий приводит нас к ошибочному суждению, будто существует проблема сознания и дуализм служит ее решением. Именно это он имеет в виду, когда говорит, что его проект заключается лишь в том, чтобы прояснить и очистить "логическую географию уже имеющегося у нас знания" (Ук. изд., с. 19).
Райл называет картезианский дуализм "догмой призрака в машине" (Ук. изд., с. 25) и, поскольку его так широко придерживались, иногда ссылается на него как на "официальное учение" (Ук. изд., с. 21). Это учение о том, что существуют и сознания, и тела, но, в то время как тела являются пространственно-временными, доступными всеобщему наблюдению и объяснению с помощью законов механики, сознания лишь темпоральны и их деятельность приватна самому сознанию и объяснима с помощью загадочных немеханических законов. Полагают, будто сознания находятся внутри тел, но этого не может быть ни в каком обычном смысле слова "внутри", ибо сами-то сознания внепространственны. Из этого образа ментального вырастают такие проблемы, как проблема знания одним сознанием того, что происходит внутри другого сознания, а также проблема как сознания могут воздействовать на тела, а тела – на сознания. Никакие каузальные отношения, казалось бы не применимы к этим категориям. В соответствии с дуалистическим взглядом каждый из нас обладает привилегированным и уникальным доступом к операциям своего собственного сознания, так что наше знание о наших собственных ментальных состояниях особо достоверно: если человек находится в некотором ментальном состоянии, то он знает, что находится в этом состоянии; исключение, возможно, составляют лишь бессознательные мысли и мотивации. В частности, ментальные слова нашего обыденного языка обозначают события в сознаниях, описанных вышеприведенным образом, так что "сознание" указывает на нечто специфически секретное и оккультное.
Приговор, который Райл выносит дуализму, или "догме призрака в машине" гласит:
…она совершенно ложна, причем ложна не в деталях, а в самих своих принципах. Это не просто собрание частных ошибок. Это одна большая ошибка и ошибка особого рода. А именно это – категориальная ошибка. Теория представляет факты ментальной жизни так, как если бы они принадлежали к одному логическому типу или категории (или же к ряду типов и категорий), в то время как в действительности они принадлежат к совершенно другому (Ук. изд., сс. 25-26).
Сейчас нам необходимо понять райловскую идею "категориальной ошибки", поскольку она составляет существенную часть его тезиса о том, что дуализм сознания и тела есть иллюзия, возникшая вследствие неправильного употребления нашего обыденного языка. Райл не без пользы снабжает нас определенным количеством примеров категориальных ошибок, так что если мы их изучим, то будем способны отчетливо понять, какого рода концептуальную путаницу он имеет в виду.