Теория культуры

Коллектив авторов

Но при этом и закон и моральная норма зачастую оказываются важнее живого человека с его своеобразием, чувствами, влечениями, стремлениями, а на высоком уровне культуры ценен именно человек. И на этом уровне, скажем, заповедь «не убий» – это не норма, которую надо соблюдать, а ощущаемая человеком невозможность отнять другую жизнь. В таком случае одинаково неприемлемы и нормы кровной мести или убийства на дуэли, и смертная казнь убийцы (по закону), и убийство на войне. Это, разумеется, не значит, что высоконравственные люди не участвуют в войнах, никогда не убивают и не применяют силы. Но это значит, что любое вынужденное убийство, насилие над другим человеком, причиненное зло – это и личная трагедия для человека высокой нравственности. Это всегда душевный конфликт, который не разрешается ссылкой на действие закона, обычая, нормы, необходимости. Убийство, конечно, – это предельный случай. Но и во всем, что

касается нормативности, законности, правомерности действий, нравственная культура реализуется тогда, когда высшая ценность не мораль, не закон, а человек. Действительная нравственная культура предполагает, что добро хотят творить и творят и в случае, если это противоречит действующим законам и установлениям. И не потому, что добро полезно. И не потому, что человек должен быть добрым. А потому, что он на самом деле добр, милосерден, совестлив. Потому, что конкретное добро, реализуемое в конкретных отношениях к конкретным людям, есть желаемое им самопроявление.

Таким образом, высокая нравственная культура, способность человека к тонкому личностному различению добра и зла, его внутренняя устремленность к добру не вполне органичны для сфер хозяйства, политики и права. Основания и смыслы человеческой нравственности ищут обычно в других сферах жизни, и чаще всего в сфере религиозной веры.

При этом Бог выступает как воплощение высших нравственных ценностей, так как он всеблагой, добрый и милосердный, он и есть Любовь. Поэтому Вера в него является будто бы основой нравственности человека, а неверие ведет к безнравственности, утрате нравственных ценностей, регулирующих его поведение и отношения с миром. Как говорят герои Достоевского, раз Бога нет, значит, все дозволено. В священных текстах всех народов содержатся предписанные человеку нормы поведения, данные свыше. Предписывается или любить ближнего больше, чем самого себя (в христианстве), или не причинять вреда другим людям, не умножать зла, быть милосердными и терпимыми. Образы легендарных религиозных учителей, святых, пророков и особенно образ Христа в христианстве, дают примеры высокой нравственности.

Таким образом, как будто бы и бытие, и уровень нравственной культуры определяются верой. Тогда можно сказать, что нравственная культура наиболее полно выражена в религиозности. Так оно и есть, если, во–первых, сама вера выступает как полноценная культура. Во–вторых, и это главное, если она в этом качестве не только провозглашается, но и реализуется в жизни.

Но на деле существуют не идеально–прекрасные абстракции религиозной веры, а конкретные религии и верования. И их связи с нравственностью далеко не однозначны. Так, христиане (как и мусульмане) по–разному относятся к братьям во Христе и к нехристям. Любовь к Богу, искренняя и сильная вера зачастую фанатичны и догматичны, следовательно, ведут к религиозной, а отсюда и к житейской нетерпимости и жестокости. Достаточно вспомнить действия святой инквизиции или ордена иезуитов, для которых в борьбе за укрепление веры все средства были хороши. Русская православная церковь проявила те же качества в борьбе с раскольниками и еретиками. Целями отстаивания и укрепления веры порой оправдываются самые безнравственные действия. Оказывается, что ради веры можно убивать и мучить людей, и даже необходимо быть немилосердным. И порой сам Бог представляется в виде неумолимо карающего грешников судии.

В смысле нравственности проблематичны и заложенные, в частности в христианстве, идеи искупления и отпущения грехов. Можно согрешить, покаяться и в известной мере освободиться от ответственности за содеянное. Бог может «простить» человеку все, кроме неверия в него, но ведь тогда и при вере в Бога все, или почти все дозволено. Тем более что жизнь в миру, мирские дела и отношения менее важны, чем вера. Именно поэтому святость (и нравственная чистота) проявляется в отказе от мирской жизни. В целом же получается, что нравственность или безнравственность человека определяются их значимостью именно для веры. А проявления последней в реальной жизни не однозначны. Формализация и рационализация веры, превращение ее во внешний ритуал фактически делают ее безнравственной, фальшивой, лицемерной и пустой (о чем писали С. Кьеркегор и Ф. Ницше). Но интимизация и мистизация веры, т. е. когда у человека остается возможность искренней, но только внутренней связи с Богом, тоже не предопределяют нравственного совершенства человека.

Люди могут посещать или не посещать храмы, истово или формально молиться в них, общаться с Богом в своей душеивтожевремя совершать безнравственные поступки или грешить в мыслях и чувствах. Непосредственные проводники и охранители веры, т. е. божьи люди (священники, монахи и т. д.), как известно, бывают по меньшей мере столь же безнравственны (сластолюбивы, корыстолюбивы,

жестоки, лицемерны), как и миряне. Правда, они вынуждены более тщательно скрывать свою безнравственность. А то, что в каждой из религий, в каждой церкви есть действительно святые, ни о чем не говорит. Ведь и среди неверующих есть «святые», люди необычайной нравственной чистоты.

Видимо абсолютно не обязательно вера, даже самая искренняя, исходно нравственна. Скорее наоборот: истинность веры, ее действенно–гуманистический характер зависят от того, в какой мере для нее органичен высший уровень нравственной культуры; насколько ценности этой веры могут выступать не в качестве значимостей или норм, а в действительно желаемом и реализуемом типе нравственного поведения. Высоконравственная культура как верующего, так и атеиста выявляется не в отношении к Богу, а в отношении к другим людям. Только для верующего настоящая любовь к ближнему – это и есть земное проявление божественности, конкретизация его любви к Богу, а для неверующего такое же отношение к ближнему не требует внешних источников и опор. Его нравственность самообоснованна и основание ей – самоценность человека.

Так что ни у религиозности, ни у безрелигиозности нет преимущества по отношению к нравственности. Высокая нравственная культура может реализовываться и как религиозная и как нерелигиозная. Но в том и в другом случаях она связана с эстетической культурой.

Итак, нравственность, неодинаково проявляясь во всевозможных условиях жизни и ее сторонах, по–разному реализуется на всех уровнях культуры. Например, для низшего уровня характерно грубое различение человеком добра и зла и осознание добра как значимости. Минимальная нравственная оформленность, «обработанность» отношений между людьми выступает здесь в виде подчинения намерений и действий человека внешним для него моральным нормам (традициям, обычаям, правилам), господствующим в обществе, в котором он живет. Отношения и поступки, построенные на доброте, реализация нравственности в ее разных модификациях – все это существует лишь постольку, поскольку это полезно, удобно и выгодно для жизни индивида.

На более высоком уровне культуры нравственность обретает самоценность вплоть до признания добра безусловно–абсолютной ценностью. Существующие правила нравственного поведения, если они внутренне приняты индивидом, становятся его нормами. Человек такого уровня действительно настроен творить и утверждать добро, считая это своим (и всеобщим) долгом. Исполнение долга здесь не зависит от полезности, практичности и может предполагать полную самоотдачу и самопожертвование. Добро и добродетель на этом уровне – ценности именно духовные. Но их абсолютизация часто приводит к ригоризму по отношению к себе и другим, к проявлению «права» жестоко судить людей, прощать или не прощать их прегрешения, требовать от них исполнения нравственного долга.

На третьем уровне культуры высшей ценностью является не добро, а другой (всегда конкретный) человек. Именно поэтому осуществление добра по отношению к нему не столько должно, сколько желаемо. Здесь оказываются важными не нормы, а соответственно выраженное нравственное содержание. Существенно не только стремление (это есть и на втором уровне), но и умение творить добро так, чтобы другой человек мог свободно принять проявляемые по отношению к нему сочувствие, жалость, заботу и милосердие. Причем он должен ощущать их не как «подачки» или нечто навязанное, а как проявления нужной человеку и радостной для него любви. Э. Фромм писал, что «любовь есть деятельная озабоченность, заинтересованность в жизни и благополучии того, кого мы любим». [128] Но озабоченность и заинтересованность приемлемы только тогда, когда они «оформлены», окультурены и эстетизированы. Ведь добро становится истинным только в том случае, если оно радостно и для того, кто его творит, и для того, по отношению к кому оно проявляется. В самом общем виде нравственная культура – это желание и умение творить добро и противодействовать злу.

128

См.: Мир человека. Хрестоматия. М., 1995. С. 209.

В отдельные моменты и в общем в жизни каждого человека могут доминировать те или иные проявления разных уровней нравственной культуры. И чем больше проявлений высшего уровня, тем в большей степени преодолевается нравственное бескультурье, становятся невозможными безусловно безнравственные отношения и действия, такие как жестокость, предательство, донос. И тем сильнее проявляется способность человека к любви, сочувствию и уважительно–деликатное отношение к нравственному (и иному) своеобразию других людей и других культур.