Теория всего (Происхождение и судьба Вселенной)
Шрифт:
Стивен: Концерт для виолончели Брамса. Это был первый долгоиграющий диск, который я купил. Произошло это в 1957 г., когда записи на 33 оборота в минуту в Британии только что появились. Мой отец считал покупку проигрывателя безрассудным транжирством, но я убедил его, что сам смогу собрать проигрыватель из купленных по дешёвке частей. Этот довод показался ему, благоразумному йоркширцу, убедительным. Я вставил вертушку и усилитель в корпус от старого граммофона на 78 оборотов. Если бы он сохранился, то сейчас представлял бы собой ценность.
Когда
Когда я впервые услышал эту запись в магазине, мне её звучание показалось странным и не очень понравилось, но я чувствовал, что должен её похвалить. Однако с годами она стала для меня очень много значить. Мне бы хотелось проиграть её медленную первую часть.
Сью: Один старый друг вашей семьи сказал, что во времена вашего детства она была (цитирую) «очень интеллектуальной, очень умной и очень эксцентричной». Оглядываясь в прошлое, считаете ли вы эту характеристику верной?
Стивен: Я не могу сказать, насколько моя семья была интеллектуальной, но мы определённо не считали себя эксцентричными. Однако по меркам Сент-Олбанса мы, наверное, такими могли показаться. Когда мы жили там, это было весьма благочинное место.
Сью: Ваш отец был специалистом по тропическим болезням?
Стивен: Мой отец проводил исследования в области тропической медицины. Он довольно часто ездил в Африку испытывать новые препараты.
Сью: Значит, большее влияние на вас оказала ваша мать, а если так, то как вы охарактеризуете это влияние?
Стивен: Нет, я бы сказал, что большее влияние оказал на меня отец. Я брал пример с него. Поскольку он был исследователем, я считал, что научные исследования — это основное занятие взрослых. Единственное различие было в том, что меня не привлекали медицина и биология, потому что они не казались мне точными науками. Хотелось чего-то более фундаментального, и я выбрал для себя физику.
Сью: Ваша мать считает, что у вас всегда было, как она выразилась, «сильное чувство чуда». «Я видела, что его тянет к звёздам», — сказала она. Вы помните это?
Стивен: Помню, как-то поздно ночью я приехал домой из Лондона. Тогда в целях экономии свет на улицах в полночь выключали. И я увидел ночное небо, каким не видел его никогда раньше, — с Млечным Путём поперёк. На моём необитаемом острове не будет уличных фонарей, так что я смогу хорошо видеть звёзды.
Сью: Очевидно, вы были одарённым ребёнком, вы часто соперничали в домашних играх с вашей сестрой, но в школе вы могли очень отставать, и вас это вовсе
Стивен: Так было в мой первый год в сент-олбансской школе. Но должен сказать, я учился в очень одарённом классе и на экзаменах проявлял себя лучше, чем в повседневной работе. Я не сомневался, что могу учиться очень хорошо, а отставал только из-за почерка и вообще из-за неаккуратности.
Сью: Запись номер три?
Стивен: На последнем курсе в Оксфорде я прочёл роман Олдоса Хаксли «Контрапункт». В романе описываются тридцатые годы и действует множество персонажей. Большинство из них вымышленные, но один, более человечный, несомненно списан с самого Хаксли. Этот персонаж убивает лидера британских фашистов — образ, нарисованный с сэра Освальда Мосли. Потом он сообщает партии о своём поступке и ставит пластинку со Струнным квартетом Бетховена, соч. 132. А в середине третьей части подходит на стук к двери — и его убивают фашисты.
Вообще-то это никудышный роман, но Хаксли очень правильно выбрал музыку. Если бы я знал, что на мой остров надвигается цунами, я бы поставил третью часть этого квартета.
Сью: Вы поехали в Оксфорд, в Юниверсити-Колледж, изучать математику и физику. Там вы трудились над своими расчётами в среднем час в день. Но, как я читала, вы с удовольствием занимались греблей, пили пиво и устраивали всякие забавные розыгрыши. В чём же было дело? Почему вы не утруждали себя работой?
Стивен: Был конец пятидесятых, и большинство молодёжи утратило иллюзии насчёт так называемого истеблишмента. Казалось, от будущего нечего ждать, кроме изобилия и сверхизобилия. Консерваторы только что выиграли третьи выборы подряд под лозунгом «Ещё никогда не было так хорошо». Мне и большинству моих современников жизнь казалась скучной.
Сью: Тем не менее вы умудрялись за несколько часов решать задачи, над которыми ваши товарищи безуспешно бились неделями. Судя по их высказываниям, они понимали, что у вас исключительный талант. А вы знали о своём таланте, как вам кажется?
Стивен: Курс физики в Оксфорде в то время был до смешного лёгким. Его можно было пройти, не слушая лекций, а просто посещая один-два семинара в неделю. Не требовалось запоминать много фактов, а так — несколько формул.
Сью: Но в Оксфорде — не так ли? — вы впервые заметили, что ваши руки и ноги не всегда вас слушаются. Как вы объясняли это себе в то время?
Стивен: Сказать по правде, первое, что я заметил, — не могу грести как нужно. Потом я упал с лестницы в студенческом общежитии. После этого я пошёл к врачу, испугавшись сотрясения мозга, но врач не нашёл ничего страшного и велел лишь меньше пить пива. После выпускных экзаменов в Оксфорде я на лето поехал в Иран. По возвращении я чувствовал себя очень ослабевшим, но думал, что это от сильного желудочно-кишечного заболевания, которое там перенёс.