Теперь или никогда
Шрифт:
Битва низменных инстинктов с совестью выдалась мучительной и кровопролитной, и жертвой, как это водится, стал сам Удаз Апэйн.
Запах ее волос, ее кожи… Он сочился через щель между створками и постепенно вытеснил из сознания последние укоры разума. Голова кружилась, горло пересохло, и из него рвался звериный рык:
«Ар-р-р! Она будет моей! Сейчас! Немедленно!»
Все-таки он наполовину был диллайном, этот бывший тив, а значит, умел двигаться почти бесшумно. Тенью, быстрой тенью скользнул он в спальню. И стоило разглядеть ему в полумраке бледное лицо эрны Кэдвен, услышать ее размеренное дыхание… как человек уступил место зверю.
«Моя огненная волчица! Моя!»
И
Ролфи! Он – ролфи! Он – зверь на двух ногах! Волк! Волк, а не псина!
– Ар-р-рррр! Эр-р-рна! Моя-а-а-а!
Истинным ролфи очень редко снятся «человеческие» сны. Бегать по тропам сновидений дети Морайг отправляются в пушистых волчьих шкурах, а там уж как кому повезет. Кто-то будет всю ночь петь для далекой и холодной Белой Луны, кто-то – без устали гнать по снежным равнинам красную дичь – и просыпаться со сладким запахом ее горячей свежей крови на клыках. А кому-то предстоит схватиться насмерть и в беспощадной драке доказать свое право зваться одним из Стаи…
Но даже в самом глубоком и крепком сне волки-ролфи безошибочно чуют врага, и, чтобы застать их врасплох, нужно хорошо постараться. Или подгадать такой момент, когда свирепые дети Морайг и помыслить не могут об угрозе. Ну в самом деле – чем может грозить злющей клыкастой и чуткой волчице, скажем, дворовая псина? Был бы настоящий враг, был бы противник – а то так, одно название…
Нет, она не ждала нападения. Нет, она и помыслить не могла, что кто-то посмеет. Конечно, это было самоуверенно – засыпать с незапертой дверью и без верного скэйна под подушкой. Но один раз приведенный к покорности пес не посмеет тявкать на того, кто сильнее и выше, – на том стоит и будет стоять Стая.
Но и внезапности не получилось. Грэйн проснулась за пару мгновений до того, как кто-то с рычанием набросился на нее сверху, накинул на голову одеяло и принялся душить. Не успела бы – пожалуй, и удалось бы врагу… кое-что. Возможно. Но она успела, и гнев и бешенство не накрыли ее, а навыки и рефлексы победили инстинкт.
Превозмогая себя, она несколько раз яростно дернулась, а потом захрипела и обмякла, безвольно расслабилась, будто бы лишившись чувств и сил сопротивляться. Но лишь только насильник разжал руки на ее горле, и ухватил Грэйн за беззащитно раскинутые бедра, и разочарованно заскулил, обнаружив, что жертва спала в уставных длинных подштанниках…
«Сейчас… Еще чуть-чуть…» – она терпеливо стиснула зубы и вовсе перестала дышать, дожидаясь, пока он увлечется разрыванием крепких тесемок на исподнем настолько, чтоб…
«Сейчас!»
Ролфийка взвилась молча и страшно, атакуя внезапно, без предупреждения. Накрепко обхватила нападавшего ногами, так, чтобы взвыл от неожиданности, чтобы захрустели кости, вскинулась на кровати, подминая под себя насильника и одновременно накидывая одеяло уже на него, придавила всем немалым весом – и коротко и резко ударила ребрами обеих ладоней по ушам. И пока он барахтался, наполовину оглушенный, рывком скинула его на пол и, уже не стесняясь и не раздумывая, начала бить ногами. Все так же молча, расчетливо и безжалостно, именно так, как научилась еще в женской казарме форта Логан, не давая жертве ни опомниться, ни закрыться, ни вздохнуть. И лишь когда он почти затих, а вой боли сменился жалобными всхлипываниями, почти неслышными из-под плотной ткани, Грэйн смогла остановиться и наконец-то зарычать. Рык вышел глухим, нутряным – последнее предупреждение перед тем, как ролфийские клыки впиваются в горло добычи. Сдернув с незваного гостя одеяло, она вцепилась ему в волосы и приподняла
– Ты?! – брызнула мгновенно вскипевшей на губах пеной бешенства прямо в глаза стонущей жертве. – Падаль!!!
А он даже дернуться не мог, только хрипло, с каким-то бульканьем, дышал, пуская кровавую слюну из разбитого рта. Скэйна не было, но были пальцы свободной руки, жесткие и безжалостные пальцы, привычные к сабле и канатам, которыми ничего не стоило попросту раздавить кадык этому поганому смеску, этому желтоглазому ублюдку, этому…
– Помоги…
Бессмысленный хрип задыхавшегося Удаза вдруг сложился в слово, и это было так неожиданно, так неправильно, что Грэйн опамятовала и разжала намертво впившуюся ему в горло пятерню. Неверяще нахмурившись, она подтащила его поближе, так, чтоб видеть глаза, чтоб… Что? Откуда это, неужели… зелень?
Неправильно! Все было неправильно! Грэйн не желала, отказывалась верить в то, что видит, в то, что чует! Это недоразумение, это ходячее несчастье обязано оказаться просто похотливой тварью, вроде незабываемого Нимрэйда, чтобы она с чистой совестью смогла придушить его и вышвырнуть труп в канаву!
Но солгать себе – значит солгать богам. И если уж в желтых совиных глазах мелькнуло зеленое волчье бешенство, а неудавшийся насильник вдруг вместо пощады просит о помощи…
Ролфи неведома жалость, это все знают. Но кто, кроме ролфи, поймет, каково это – терять себя, захлебываться в свирепой кровавой волне безумия, когда инстинкты сметают все… почти все. Кроме верности богиням и вожаку и беспрекословного подчинения тому, кто сильнее и выше, кто ближе к богам… А если этого нет? Если волчье бешенство настигает того, кто не приучен, кто не готов и не способен противостоять?
Будь он чужим, Грэйн не остановилась бы. Задавила бы, как паршивого пса, а потом – и впрямь выбросила. Но чужим бывший тив уже не был, вот в чем соль. Так или иначе, но эрна Кэдвен уже приняла его в свою маленькую стаю, уже обязалась перед богами и людьми защищать – а теперь, получается, еще и учить? Но прежде надо убедиться.
Ролфийка встряхнула Удаза за волосы и подтащила к умывальнику. Сцепившихся псов разливают водой, а как насчет взбесившихся смесков? Грэйн не стала раздумывать, просто вылила ему на голову полный кувшин холодной воды, а потом вместо волос перехватила за шиворот. Он отфыркивался и хрипел, пару раз дернулся, а потом притих.
Ну вот. Теперь можно и выяснить, что за блоха укусила Удаза Апэйна под хвостом.
– Остыл? – злобно спросила эрна Кэдвен и еще разок встряхнула жертву.
Злилась она, кстати, больше на себя. Это какой же слепой дурой надо было быть, чтобы не разобраться сразу! «Вот сука глупая, – с досадой подумала ролфи. – И поделом бы тебе! Но этот-то чего молчал?!»
– Остыл… – еле слышным шепотом ответил Удаз.
Говорить ему было тяжело, дышать – очень больно, а жить – так и вовсе противно.
– Так-то лучше. – Грэйн успокоилась окончательно и отпустила его. Окровавленный и мокрый, бывший тив кулем свалился на пол. Ролфийка поморщилась: – Живой?
Весьма своевременный вопрос, на самом-то деле, учитывая, что ударов эрна Кэдвен не сдерживала, а уж что такое «устроить темную», женщина из вспомогательных войск знала не понаслышке. Доводилось участвовать в этой казарменной расправе, как с той стороны, так и с этой. И ее били, и она била, а далеко не всегда после таких избиений девушки из женской казармы быстро выползали из лазарета. Но, верно, после отсидки в долговой тюрьме Удаз должен был уже попривыкнуть?