Теперь, — когда я проснулся…
Шрифт:
«Разве тебе так страшен…»
Разве тебе так страшен
этот неправедный суд.
Сердце в пылающей чаше
пусть к небесам вознесут.
Прочь от земной темницы
в Божий чертог;
там, где нельзя разбиться,
там только Бог.
благословляя двух: бедное
жадное тело
и ослабевший дух.
Ты не жалей о многом,
здесь никого не зови,
там совершиться пред
Богом жертва любви.
1922
«Мечом двусторонним…»
Мечом двусторонним
пронзает Господь,
и все воспаленней
изнемогает плоть…
Она, как мертвец простерта
под огненным мечом…
И грубый пальцев знак не стертый
клеймит плечо…
На алчущих губах неутоленной дрожью
еще горит порыв…
Но, стоны заглуша,
ее бойся и смирись: к небесному подножью,
во тьме себя раскрыв,
омытая поднимется душа.
Июнь 1922
«Это все оттого, что в России…»
Это все оттого, что в России,
Оттого, что мы здесь рождены,
В этой темной стране,
Наши души такие иные,
Две несродных стихии они…
И в них — разные сны…
И в них — разные сны… Только грозы,
Только небо в закате — всегда.
И мои и твои…
И не спящие ночью березы,
И святая в озерах вода,
И томленье любви и стыда,
Только больше любви…
Только больше любви неумелой
И мучительной мне и тебе…
Две в одну перелитых стихии —
Они в нашей судьбе…
Пламенеющий холод и белый,
Белый пламень, сжигающий тело
Обжигающий кровью сердца
И твое, и мое, и России.
Июнь, 1922
«Все то, что я так много лет любила…»
Все то, что я так много лет любила,
все то, что мне осталось от Земли:
мой город царственный и призрачный
и милый, и под окном большие корабли…
И под окном в тумане ночи белой
свинцовая и мертвая вода…
Пускай горит минутной жаждой тело,
горит от радости и стонет от стыда…
Все то, что на Земле мучительно и тленно,
я ночью белою не в силах побороть,
и хочется сказать: она благословенна,
измученная плоть…
Пусть жажда бытия всегда неутолима,
я принимаю все, не плача, не скорбя,
и город мой больной, и город мой любимый,
и в этом городе пришедшего тебя.
Июнь 1922.
«По старым иду мостовым…»
По старым иду мостовым…
Зеленая плесень
по ставням ползет неживым…
Он больше не тесен
мой город — он пуст,
он просторен,
и шаг мой повторен
унылыми вздохами плит…
Пускай не срывается с уст
твое неотступное имя,
чтоб звук его не был убит,
пленительный звук.
Пускай пред глазами твоими
цветущие лягут поля,
и острая радость проснется
грядущих неведомых встреч,
а здесь мне тебя не сберечь,
здесь сердце почти что не бьется,
здесь вся умирает земля,
и город, и я…
Июнь 1922
«Около церкви березка…»
Около церкви березка,
точно свеча
белого воска,
неугасимо горит…
Около церкви я жду долгие годы,