Теперь, — когда я проснулся…
Шрифт:
Одним движением руки
Бесценный дар любви единой
Мной был отвергнут навсегда…
Слепые годы мчатся мимо,
И прячу я под маской грима
Десятилетия стыда.
Я покрываю щеки пудрой,
На бледный рот кладу кармин…
О, если б жизни злой, немудрой,
11 ноября 1925
«Вейся выше, черный пламень…»
Вейся выше, черный пламень,
превращайся в тьму,
то, что было между нами,
не приму.
Все равно — ползучим дымом
стелятся слова:
Ты всегда был нелюбимым,
я — давно мертва…
Но в ночи костром пылая,
рвется, душит страсть,
ненасытная и злая, —
ниже не упасть…
Что нам думать. Будь покорным
и не прекословь.
Вейся, бейся пламень черный,
черная любовь…
17 ноября 1925
«Ангел громко и мерно читает…»
Ангел громко и мерно читает
Уже много ночей
Книгу жизни моей,
Вся, как солнце, она золотая,
Каждый четко записан в ней день,
Каждый месяц — певучая стая, —
И проходят года, расцветая,
Как густая сирень.
Но одна есть страница пустая
Уже в самом конце —
И с печалью в лице
Ангел книгу мою закрывает…
Даже он, даже ангел не знает
То, что будет в конце.
18 ноября 1925
«Хочу опять. Опять хочу того же…»
Хочу опять. Опять хочу того же,
чтоб радость, чтоб испуг
переломились в звук
и стали тем, что мне всего дороже, —
текучей строчкою стиха…
Но я глуха.
Мир для меня — камней немые глыбы,
гниющих трав седые вороха,
Во всем, везде тяжелого греха
застывший лик.
И я его двойник…
Теченьем нестерпимой боли
я сердцем поневоле
обставшее гниенье повторяю.
И умираю.
А я хочу дрожанья бытия,
хочу, чтобы и я
простерла крылья рук,
как крылья птиц.
Хочу, чтоб каждый звук
ложился на небе в живой чертеж зарниц,
и пело все вокруг…
Хочу здесь быть опять,
чтоб снова видеть, петь,
смеяться и рыдать.
«Я ветви яблонь приняла…»
Я ветви яблонь приняла,
их жест дающий и смиренный,
почти к земле прикосновенный
изгиб крыла.
Как будто солнечная сила
на миг свой огненный полет
в земных корнях остановила,
застыв, как плод.
Сорви его, и он расскажет,
упав на смуглую ладонь,
какой в нем солнечный огонь,
какая в нем земная тяжесть.
Июль 1926, Мальцево.
«Нет реки такой глубокой…»
Нет реки такой глубокой,
Нет тюрьмы такой высокой,
Нет страны такой далекой,
Куда б не пришла любовь.
Выше тюрьмы она,
Глубже реки она,—
Нет для нее пространства.
И все, кто любили, живут до сих пор,
Только с любовью направь на них взор.
Видишь, под белым терновым кустом
Плачет о милом Доэтта?
Видишь, как к кубку с волшебным питьем
Губы Изольды припали?
Видишь — стоит в голубом покрывале
Вечная роза поэта —
Имя ее на земле: Беатриче.
Слышишь, Роланд свою милую кличет
В пламени битвы?