Теперь всё можно рассказать. По приказу Коминтерна
Шрифт:
Про то, наконец, как создал организацию с диковинным названием «Революционные школьники города Москвы» и как угодил за это под суд.
И уж тем более не успею я вам рассказать про то, как поддерживал Путина и одно время даже возглавлял наш местный финал «Молодой гвардии Единой России».
Впрочем, обо всём этом мы ещё когда-нибудь поговорим. Но потом. Не сейчас уже точно.
Попробуйте-ка лучше просто понять, как я себя чувствовал, когда только пришёл в 737-ю школу.
Я ведь туда пришёл не откуда-нибудь, а из благочинной, благопристойной, благополучной и в политическом отношении совершенно стерильной школы 711.
И вот из этого душного, убогого, морально и умственно ограниченного благопристойно-мещанского болота – я вдруг ни с того ни с сего попал на альпийские луга. То есть оказался в 737-й школе.
И всё мне вокруг казалось таким необычным, таким заманчивым, – что всё первое полугодие, проведённое там, я просто пил, пил, безостановочно пил окружающую меня атмосферу. Я пил, упивался и не мог напиться. Всё мне было мало.
И я был пьян.
Но пьян я был не от вина, а от того удивительного духа, который окружал меня со всех сторон.
Он был повсюду. Именно его-то я и пил.
Знаете, 737-я школа в те времена походила на что угодно, но только не на среднестатистическую российскую школу. Больше всего она мне напоминала бункер НБП в лучшие его годы.
Впрочем, если уж по правде говорить, то весь «Протон» был таким.
Знаете, тут я могу рассказать вам одну историю.
В «Протон», как известно, входит много школ. В том числе две пойминских. После того, как эти две школы к нам присоединили, – в одной из них сделали началку, а в другой разместили среднюю и старшую школы.
Вот в той самой школе, где теперь учатся с пятого по одиннадцатый класс, – на двери одного из туалетов уже много лет красуется надпись: «Геннадий Бурбулис».
И сколько дирекция ни пыталась с этим бороться, – всё без толку. Уж и надпись сколько раз стирали, и дверь сколько раз менять пробовали, – а всё равно заветные слова школота всякий раз восстанавливает.
«А при чем здесь бункер НБП?» – спросите вы. А при том! В лимоновкой бункере ведь на двери туалета красовалась точно такая же надпись!
Люблю я всё-таки «Протон»!..
Там было так здорово!
Вот, помню, приключился тогда со мной один случай. В декабре тринадцатого это было.
Пришёл я в школу минут за сорок до начала занятий. На часах где-то 7:50. За окном темнота кромешная. На этажах тоже только дежурный свет горит. Вот поднимаюсь я к себе на четвёртый этаж. На весь этаж две лампочки горят: одна с одного конца коридора, другая – с другого.
И вот иду я по тёмному коридору и вижу, что стоят здесь кругом, прислонившись спинами к гладким, выкрашенным в синий цвет стенам молодые люди. Стоят, курят себя кто «Беломор», кто косяк с марьиванной. Ну, точнее как: кто-то курит, а кто-то и нет. И читают. У кого в руках «Mein Kampf», у кого «Государственность и анархия», у кого и вовсе «Сатанинская Библия». Ярко вспыхивают и тут же гаснут в темноте кончики сигарет. С довольным сопением растекаются в полутьме клубы ароматного дыма. Поблескивают в свете едва мерцающих на краях коридора люминесцентных ламп начищенные до блеска хромовые сапоги и берцы на ногах товарищей. Мерно шелестят аккуратно переворачиваемые страницы драгоценных фолиантов.
И вот иду я так по коридору к своему кабинету и понимаю: мне есть чем
Да, школа у меня и впрямь была крутой. Едва ли не каждый второй у нас был экстремист.
У нас были настоящие нацики, без содрогания лишавшие жизни унтерменшей. У нас были настоящие анархисты, взрывавшие сберкассы и поджигавшие машины всяких богатых упырей. Настоящие патриоты, ходившие на Болотную для того, чтобы зверски избивать там хомячков Навального, а с весны четырнадцатого массово повалившие на Донбасс защищать Русский мир.
А ещё у нас были настоящие коммунисты, настоящие (ну, почти) ку-клукс-клановцы и самые что ни на есть настоящие религиозные фанатики. Притом и мусульманские, и православные, и католические, и протестантские, и даже буддийские.
И все эти благородные, смелые, самоотверженные люди окружали меня постоянно. Изо дня в день. Вся окружающая действительность только и занималась тем, что искушала меня. Искушала политикой.
И я не мог не искуситься.
И я искусился.
На этом, пожалуй, разговор про политику и закончим. Договорим когда-нибудь потом. В следующем томе моих воспоминаний, наверное.
Думаю, теперь стоит рассказать про некоторых наших товарищей, которые вполне заслуживают быть полноценными героями данной книги, но которых я до этого из виду почему-то упустил.
А начнём мы, наверное, с Жени.
До сих пор помню, как мы с ним познакомились. Случилось это в мае 2014-го.
Середина мая стояла. Погодка тогда, помню, была отличная. Было уже тепло и солнечно, но ещё не так томительно жарко, как бывает иногда в Москве летом. Огромным желтым пятном светило в сапфировом небе яркое солнце, лучи которого прогревали уже начавшую прорастать травой, но всё ещё холодную землю. Да, небо тогда, помню, имело прямо-таки насыщенный-насыщенный синий цвет. По своему оттенку оно напоминало волны Средиземного моря в ясную летнюю погоду. Нечасто, скажу я вам, бывает в Москве такое небо. Высокое, прозрачное, какое-то внеземное, космическое.
В тот день, как я уже говорил, было достаточно тепло. Только периодически дувший то с одной, то с другой стороны прохладный ветерок мешал как следует насладиться теплом. Приближалось лето...
И при этом всё ещё отчетливо помнились последние (пусть и убогие, но всё же) растаявшие в конце апреля, за полмесяца до того, – зимние сугробы.
В тот день я отправился в бассейн.
Да, к тому времени я всё ещё ходил туда.
Вот там-то я и встретил Женю.
Боже, до чего красивый мальчик был!
Впрочем, он и сейчас ещё живой. И даже по-прежнему такой же красивый. Ну, почти.
Женя был младше меня на два года (на момент нашего знакомства ему было одиннадцать лет), но ростом меня превосходил. Да и весом тоже. Рост у него был 165 сантиметров, а вес 62 килограмма. Да, лишнего жирка у этого шкета имелось предостаточно...
Женя был весьма миловидным мальчиком с абсолютно круглым детским личиком и пухлыми, но всё же не слишком заметными со спины щеками. Нос у него был непропорционально мал относительно других черт его лица и был высоко вздёрнут, как у карикатурной капризной принцессы из какого-нибудь советского мультфильма. Глаза его были всегда чуть прищурены, вид имели вечно смеющийся, а цвет – карий. Его светло-русые гладко уложенные волосы были коротки. Подбородок его был скошенным и совершенно не волевым.