Тёплая птица
Шрифт:
– Сиди, - приказал я и, подкравшись к загороди, выглянул наружу. Две твари хватали за руки и за ноги высокого тощего игрока. Тот кричал, кое-как отбивался. Мой локоть ткнулся во что-то мягкое – я оглянулся.
– Я же сказал тебе, Марина.
– Отстань.
Ничего себе!
Она выглянула наружу:
– Надо спасти его.
– Не неси чушь – спасем, а самих сожрут.
Игрок, видно, только сейчас разглядел в снежном мареве КТСМ. Он рванулся, оставив в пасти у твари кусочек себя, и помчался на нас. Твари – за ним.
Игрок принялся раскидывать заграждение. Ну, это уже ни в какие ворота!
Я
– Не смей, - Марина схватила меня за руку.
– Ты не видишь, что он делает?
– Не смей! Если выстрелишь – я уйду.
Уйдешь?
Я выругался и, отбросив автомат, втянул часть колючек в будку. Когда его культя дотронулась до моей руки, я ухватился за нее и помог игроку влезть в убежище.
В отверстие сунулась было тварь.
Марина дала короткую очередь из автомата. Туша осела на снег и завалилась на бок.
Игрок лежал на полу, булькая горлом, точно кто – то перевернул вверх дном бутыль воды. Левая кисть откушена, на правой нет пальца, глаза закрыты. Похоже, он проиграл. И стоило сотрясать воздух?
– Андрей, помоги.
Я помог Марине подвинуть игрока поближе к огню, ухмыльнулся:
– Смотри, чтоб не сгорел.
Ожгла взглядом:
– А если бы ты был на его месте?
Если бы? Что значит – если бы? У меня свое место, здесь, у костра, рядом с тобой.
Снаружи завизжали твари. Я вскочил, забил терном отверстие. Снова у нашего убежища – свежий труп и пиршество тварей…
Я подкинул в костер дровишек – призрачный хоровод на стенах закружился веселее.
Спасенный нами игрок притих. Может, оклемается?
На лице Марины дрожали отблески огня; оно казалось бронзовым. Стало жарко, и я снял куртку.
Марина откинула со лба волосы, глянула на меня и вдруг заговорила:
- Предчувствую тебя. Года проходят мимо- Все в облике одном предчувствую тебя. Весь горизонт в огне – и ясен нестерпимо, И молча жду, - тоскуя и любя. Весь горизонт в огне, и близко появленье, Но страшно мне: изменишь облик ты. И дерзкое возбудишь подозренье, Сменив в конце привычные черты. О, как паду – и горестно, и низко, Не одолев смертельные мечты! Как ясен горизонт! И лучезарность близко. Но страшно мне: изменишь облик ты. [1]1
Александр Блок
–
– Бывшие называли это «поэзия», – ответила Марина и начала укладываться спать.
Игрок зашевелился. Я поднялся с места, подошел к нему:
– Оклемался?
Стало не по себе: по испещренному шрамами лицу одна за другой скатывались слезы. Я никогда не видел в Джунглях, как кто-то плачет.
Игрок произнес довольно отчетливо:
– Вспомнил.
И вскрикнул - тело его выгнулось дугой, задрожало, как натянутая струна. Когда струна лопнула, бедняга растянулся на полу и затих.
Я повернулся к Марине. Боль, бьющая из зеленых глаз, поразила меня.
– Мы похороним его,- сказала она.
– Как это?
– Закопаем в землю. Так поступали бывшие.
– Как скажешь,- я зевнул.
4 FEMALE
Электричка отползла от платформы, перестукивая колесами. Заспанный голос объявил следующую остановку.
Людей в вагоне мало – пока что крупных станций не попадалось. Несмотря на рань, много окон было открыто. В них врывался аромат сирени.
Андрей сел на изрезанное ножом коричневое сиденье и стал смотреть в окно. Мелькали дачи. Кое – где виднелись дачники, поднявшиеся ни свет ни заря.
Грохоча, электричка пробежала мост, под которым синела река. Над водой клубился туман.
Андрей подумал о Гале. Почему она преследуют его, не дает покоя даже в электричке? Он тряхнул головой, пытаясь избавиться от образа печальной женщины, безропотно переносящей издевательства матери Андрея, женщины, которая любит его, но которую не любит он сам. Образ не исчезал, а наоборот, расширялся, заполняя собой окружающее пространство; совесть мучила Андрея.
В вагон вошла пожилая пара – мужчина и женщина. На груди у мужчины - гармонь.
-Уважаемые пассажиры,- обратился гармонист к пустоте.
– Позвольте в дорожку исполнить хорошую песню.
Он заиграл. Женщина запела что-то о любви, которая наступает внезапно и никогда не проходит.
И так дружно и ладно у них получилось, что Андрею захотелось подпевать. Вот у кого, должно быть, в жизни гармония, ни ссор, ни обид, – у этих вагонных певцов. Он достал из кармана кошелек и, когда певцы проходили мимо, протянул десятку.
– Благодарствую, - пропыхтел гармонист, принимая бумажку красноватой рукой.
Так как вагон был последний, пара присела передохнуть как раз за спиной Андрея.
– Что там считать – поезд пустой, - сразу послышался голос мужика.
– Доставай, я тебе говорю.
– Пошла ты.
– Ах ты паразит, алкаш.
– Заткись!
Последнюю фразу гармонист сказал с такой злобой, что женщина умолкла.
Андрею стало грустно, а вместе с тем он испытал нечто похожее на удовлетворение: у всех, - у всех в этом, мать его, мире, - есть червоточина.