Теплая Птица
Шрифт:
— Лады, конунг? — как ни в чем ни бывало повторил Кляйнберг.
— Я должен посоветоваться со своими стрелками.
— Надо же, — вполне искренне, если судить по голосу, восхитился питер. — Да ты, конунг, демократ, — он грязно выругался. — Хорошо, покудахчи со своими цыплятами… Недолго, у меня дел полон рот.
На этот раз Кляйнберг ошибся: я вовсе не демократ и советоваться со стрелками мне никогда не приходилось. Но в западне мой мозг перестроился на новую волну, словно перегорел датчик, отвечающий за субординацию между мною, конунгом Армии Московской
Лица стрелков темны и нахмурены. Коридор полон страха — густого, непролазного, как Джунгли, из которых мы явились сюда.
— Я не верю ему, конунг, — горячо зашептал Белка, сверкая глазами. — Он лжет. Он не отпустит нас.
— Что ты предлагаешь?
— Прорыв…
— Какой, нахер, прорыв? — процедил сквозь зубы Джон. — Они перемочат нас, как щенков.
— Так может, вызовешься на поединок? — прошипел Белка.
— Пошел ты, — сплюнул Джон.
Бойцы зашумели.
Новый датчик включился у меня в голове.
— Заткнитесь все, — приказал я. — Мы воспользуемся правом на поединок.
В коридоре повисла тишина, а снаружи донесся крик Кляйнберга, призывающий нас поторопиться.
— Зубов.
Самый сильный боец моего отряда уставился на меня. У Зубова худое и морщинистое лицо, а тело — крупное и мускулистое. Обычно он молчалив, но под кокаином становится буйным: в такие минуты необходимо не меньше четырех бойцов, чтобы утихомирить его.
— Зубов, ты примешь участие в поединке.
— Так точно, конунг.
Лицо Зубова не выразило ни страха, ни удивления.
— Твою мать! Ты испытываешь мое терпение, конунг.
— Не ори, Кляйнберг! Мой боец готов.
— Прекрасно! Выходи, Артур. И не ссы, питеры свято чтут Устав.
Ой ли?
Ни времени, ни возможности для сомнений не было. Махнув рукой, я повел отряд в короткий и, вероятно, последний поход.
Я и со мной два бойца — больше не позволял дверной проем — вышли из школы первыми. Нас встретили наглые ухмылки и матерные окрики питеров, выстроившихся полукругом так, чтобы дула их автоматов глядели аккурат на выходящих (то есть на нас). Это было очень похоже на западню и мне стоило немалого усилия воли, чтоб не повернуть обратно, под защиту стен. Питеры внешне ничем не отличались от нас: такие же рожи, такие же шлемы и обмундирование.
Тот, с кем я перекрикивался едва ли не полчаса, стоял в центре полукруга и целился из АКМ мне в лоб. Не оставаясь в долгу, я взял Кляйнберга на мушку. Конунг питеров оказался невысок ростом, тщедушен, узкое лицо обрамляла козлиная бородка, маленькие глазки прятались за толстыми стеклами очков. Одно стеклышко треснуто. Одет в укороченное пальто из серой кожи с поясом. На поясе — блестящая белая пряжка в виде черепа с черной дыркой во лбу.
Кляйнберг опустил автомат.
— Я же сказал — питеры чтут Устав.
Вслед за своим конунгом оружие опустили все питеры.
— Рад этому.
Я повесил автомат на
Мой отряд уже покинул здание. Бойцы столпились на пороге, я слышал их дыхание.
Метель усилилась, снежная крошка скребла лицо.
— Не будем тянуть волынку, Артур. Кого ты выставил на поединок?
Зубов отделился от отряда и встал рядом со мной.
— Крепыш, — восхитился Кляйнберг, измерив его взглядом.
— Где твой боец?
Кляйнберг коротко свистнул. Питеры подались в стороны, пропуская кого-то приземистого и широкого. Человек приблизился, и теперь можно было разглядеть его лицо. Но лица не было. Вместо него — нечто ярко-розовое, гладкое, вытянутое, как лошадиная морда, — два неодинаковых красных глаза, полная пасть острых зубов. Руки существа напоминали толстые бревна, широченная грудная клетка, несмотря на холод, обнажена, и на ней — шесть коричневых сосков.
Я почувствовал, как напрягся Зубов, точно его напряжение передалось мне по воздуху.
— Что это за х…ня, Кляйнберг?
— Это Паша, — Кляйнберг протянул руку в черной перчатке и погладил мутанта по щеке (если это была щека). Паша издал звук, похожий на урчание кошки.
— Условия нарушены, — начал я.
— Что? — заорал Кляйнберг, вдруг подскочив ко мне. В маленьких глазках питера запылал огонь.
— Условия нарушены.
— Каким образом?
— Боец должен сражаться с бойцом, а не с… этим.
— Паша — полноправный член моего отряда, — скрипнул зубами Кляйнберг.
Питеры заржали.
— Назад, парни, — повернулся я к своим.
Тут же забряцало оружие, стволы взметнулись в руках тех и других, целясь в головы и грудные клетки, пальцы нервно легли на спусковые крючки.
— Конунг.
На мое плечо легла тяжелая рука. Я обернулся: Зубов.
— Я готов к поединку.
Боец смотрел на меня прямо и открыто, в его глазах не было и намека на страх.
— Артур, тебе есть чему поучиться у своих стрелков, — сказал Кляйнберг.
— Но, Зубов, ты не обязан, — не слушая Кляйнберга, воскликнул я. — Правила нарушены.
— Я готов к поединку, — повторил Зубов. Этот спокойный голос заставил меня отступиться.
…Стрелки двух отрядов образовали живой круг по половине периметра. Внутри круга стояли Зубов и Паша. Мутант озирался по сторонам, точно не понимая, где он. Зубов разминал узловатые сильные руки; он скинул куртку и остался в грязно-белой сорочке. На плече — дыра, сквозь которую просматривается татуировка: В, Д… «ВДВ, Псков, 1999».
Паша, до того кажущийся медленным и неуклюжим, молнией метнулся к Зубову. Тот успел уклониться, и лапа пронеслась рядом с его виском. Зубов отскочил в сторону, застыл в оборонительной стойке. Паша ринулся снова. Зубов встретил его двумя ударами в то место, где у нормального человека солнечное сплетение. Мутант, точно удивившись, замер, и Зубов обрушил на него всю мощь своих кулаков. Под градом ударов Паша издавал звук, похожий на плач и даже не думал сопротивляться.