Тепло наших тел
Шрифт:
Так проходят часы. Рассмотрев каждую страницу и вытащив из памяти каждый слог, который там скрывался, осторожно кладу книгу обратно Норе на кровать и выхожу на балкон, надеясь, что теплое солнце хоть как-то успокоит мою нравственную тошноту.
Опираюсь на поручень и рассматриваю узкие улочки города Джули. Ночью темный и безжизненный, сейчас он гудит, как Таймс-сквер. Интересно, чем они все занимаются? У нас в аэропорту тоже иногда собираются толпы, но на самом деле там ничего не происходит. Мы ничего не делаем, мы ждем, пока что-нибудь случится. Здесь же все утопает в пьянящем дурмане желаний.
Из комнаты до меня доносятся тихие голоса — девушки наконец-то проснулись. Возвращаюсь в дом и залезаю обратно под одеяло рядом с Джули.
— Доброе утро, Р,— неуверенно говорит Нора. Кажется, ей все еще сложно разговаривать со мной как с человеком. Каждый раз, когда приходится таким образом подтверждать мое существование, она едва сдерживает смех. Раздражает, но можно понять.
Я диковина, к которой сразу не привыкнешь.
— Привет, — хрипит Джули, выглядывая из-за подушки. У нее припухли глаза, а на голове вообще творится нечто невообразимое — такой растрепанной я ее еще ни разу не видел. Интересно, хорошо ли ей спалось и что снилось. Жаль, что я не могу загнуть в ее сны с той же легкостью, с какой она навещает мои.
Джули перекатывается на бок и подпирает голову рукой. Прокашливается.
— Итак. Вот ты и здесь. Что теперь?
— Хочу… посмотреть город.
— Зачем? — Она испытующе смотрит на меня.
— Хочу… знать, как вы… живете. Живые.
Она поджимает губы.
— Слишком рискованно. Тебя могут заметить.
— Да ладно тебе, — вмешивается Нора. — Сюда-то он как-то добрался. Давай устроим экскурсию! Припечем его в порядок, переоденем. Если даже Тед его не раскусил, то и в город ему можно! Будет осторожно себя вести — ничего с ним не случится. Р, ты ведь будешь осторожен?
Киваю, не сводя глаз с Джули. Она некоторое время молчит. Наконец откидывается на спину и испускает вздох, который мы с Норой принимаем за согласие.
— Ура! — радуется Нора.
— Погоди радоваться. Р, сначала мы разберемся с твоим внешним видом. Если получится неубедительно, все отменяется. И если кто-нибудь на улице начнет на тебя пялиться, тоже. Согласен?
Киваю.
— Не кивай, говори словами.
— Согласен.
Взъерошенная, Джули вылезает из-под одеяла, забирается на кровать и начинает придирчиво меня рассматривать.
— Ладно, — говорит она. — Попробуем привести тебя в приличный вид.
Жаль, что моя жизнь не кино и о монтаже можно только мечтать. Было бы куда проще выдержать минутную нарезку под пошленький мотивчик, чем два изнурительных часа, которые они тратят, чтобы придать мне более-менее презентабельный вид. Мне моют и стригут волосы. Истирают об мои зубы новую зубную щетку, но в лучшем случае моя улыбка потянет на англичанина-кофемана. Пытаются переодеть меня во что-то неженственное из запасов Джули, но она такая худышка, что ее футболки и рубашки лопаются на мне, как на громадном качке. В конце концов они сдаются,
Решаю принять душ. Я давно позабыл чувство струящейся по телу воды и теперь смакую его как первый глоток вина, как первый поцелуй. Горячие струи смывают с меня месяцы, если не годы грязи и крови — частично моей, но в основном чужой. Вся эта дрянь стекает в водосток, в подземный мир, на тот свет — где ей и место. Из-под грязи проступает моя кожа — светло-серая, вся в порезах, царапинах и дырках от пуль, но чистая.
До сих пор я ни разу не видел своего тела.
Когда моя одежда высохла и Джули подлатала самые заметные дыры, я одеваюсь, наслаждаясь незнакомым чувством чистоты. Рубашка больше не липнет к телу. Штаны больше не трут.
— Хоть галстук сними, — советует Нора. — Этот твой нарядец отстал от моды войн на десять.
— Нет, оставь! — с капризной улыбкой заявляет Джули. — Мне нравится галстук. Без него ты совсем серый.
— Джулс, ему только галстука не хватало. Забыла, как все пялились, когда мы начали носить кроссовки вместо ботинок?
Вот именно. Все и так знают, что мы не носим форму. Пока Р с нами, он может хоть в трениках и цилиндре щеголять, никто и слова не скажет.
— Тоже вариант, — улыбается Нора.
Итак, красное шелковое безобразие восстановлено в правах. Джули помогает мне его завязать, причесывает и укладывает волосы чем-то липким. Нора тщательно обрызгивает меня мужским дезодорантом.
— Фу, Нора, — фыркает Джули. — Ненавижу эту радость. Он ведь даже не воняет.
— Немножко воняет.
— Теперь.
— Пусть лучше пахнет химзаводом, а не трупом, логично? Заодно и собаки к нему не сунутся.
Потом они принимаются обсуждать, не надеть ли на меня солнечные очки, но в итоге решают, что мои неестественно серые глаза будут выглядеть менее подозрительно, чем любые попытки их скрыть.
— Не так это и заметно, — заявляет Джули. — Не играй ни с кем в гляделки — и все.
— Все будет нормально, — добавляет Нора. — Все равно здесь никто ни на кого особо не смотрит.
Завершающая деталь моей маскировки — грим. Сижу перед зеркалом, как голливудская актриса, готовящаяся к крупному плану, а они меня пудрят и румянят — раскрашивают мою черно-белую кожу. Наконец все закончено — и я в изумлении смотрю в зеркало.
Я живой.
Я красивый, молодой, счастливый, успешный, в самом расцвете сил, у меня только что закончилась деловая встреча, и я направляюсь в спортзал. Не выдерживаю и смеюсь. Смотрю на себя в зеркало, и вся нелепость происходящего выплескивается наружу.
Смех. Тоже в первый раз.
— Вот это да! — поражается Нора. Джули только хмыкает, склонив голову. — Да ты красавчик!Джули, одолжи мне его! Только на сегодня!
— Заткнись ты, — смеется Джули и продолжает меня разглядывать. Трогает узкий желобок у меня на лбу, который когда-то оставил ее нож. — Это надо будет прикрыть. Извини, Р. — Наклеивает сверху пластырь и прижимает его рукой. — Вот так. — Снова отступает и смотрит на меня, как художник-перфекционист на новую картину — довольным, но критическим взглядом.