Тепло твоих рук
Шрифт:
…В полночь я ускользнул от засевших в засаде репортеров, спустившись по другой лестнице и выйдя из боковой двери позади муниципалитета на темный тротуар. Пройдя в кромешной тьме к монументу героям первой мировой войны, я присел на его постамент. Зажег сигарету и повернулся в сторону не видимых сейчас холмов, представляя себе, как вершина горы Берден выглядит при солнечном свете.
Вспомнились слова Мег.
— По горе Берден вверх вилась тропинка, и ясными летними днями я любила одна карабкаться по ней. Над Брук-сити всегда был дымный туман. Я верила, что здесь самая высокая гора в мире. Иногда я видела, как внизу пролетали ястребы. Мне нравилось придумывать всякие разности, мечтать о прекрасных принцах и великолепных замках, о чем обычно думают маленькие
— Ты одна?
— Можешь отправиться со мной.
Чей-то голос заставил меня вздрогнуть.
— Тяжелый денек, Фенн?
Резко обернувшись, я увидел Стью Докерти, ясно вырисовывавшегося на фоне освещенного полицейского участка.
— Никаких комментариев. Приказ свыше. Никаких комментариев ни о чем.
— Я собственноручно отвез последние граммы своего сырья и просто прогуливался, когда заметил твое лицо, Фенн, ты в тот момент закуривал. — Он присел возле меня на потрескавшийся черный мрамор и, как и я, откинувшись назад, прислонился к выбитым именам давно усопших. — Как только они отдаляются немного во времени, все войны делаются похожими друг на друга.
— Что? А, да, наверное.
— Романтические, благородные, немного непонятные.
— Должно быть, так.
— Ни у одного из этих парней не было каких-то таких личных проблем, какие бы ты или я не смогли в минуту понять, Фенн. Мир меняется, но все остается по-прежнему.
— Скажите мне, доктор, что со мной?
— Неужто я так прозрачно намекнул? Теряю хватку. Твоя проблема, дорогой мой лейтенант, заключается в том, что ты боишься теплоты. У тебя, думаю, есть ее немного, но ты чересчур глубоко ее запрятал. Ты отказываешься доверять чувствам. Пытаешься убедить себя, что ты можешь существовать в мире рационализма. Ты, друг мой, похоже, считаешь теплоту слабостью. Из-за этого ты начинаешь смахивать на педанта. Ты лишаешь жену того, что ей должно принадлежать, отчужденно держишься со своими детьми. И между прочим, не думаю, что от этого ты работаешь лучше.
— В последнее время меня осуждают, кажется, все. Знаешь, пользы это может и не принести. Вскоре, наверное, не останется никого, перед кем бы мне не следовало бы извиниться.
— В патетику впадаешь, да? Что тебя заморозило, Фенн? Трагическая юность?
— Пока я рос, ничего особенно трагического со мной не происходило. Обычная история. Очень тривиальная.
— Вовсе никакой драмы?
— Отец у меня работал на фабрике. Ты это знаешь. Мамины родичи считали, что она вышла замуж за человека ниже нее. Но она была очень счастлива. Целыми днями смеялась и напевала. Была очень эмоциональной, Стью. Рассказывают, что карточные фокусы могли довести ее до слез. Для нее все становилось немного похожим на увлекательную забаву или какое-то приключение.
— До тех пор, пока…
— Пока все это не кончилось.
— Как же это кончилось?
— Возможно, она стала жертвой одной из своих причуд или авантюр. Быть может, все вокруг ей немного наскучило. Что именно произошло — не знаю. Дольше с нами она оставаться не хотела. Влюбилась в соседа на пять лет моложе нее. Отец на развод согласия не давал. Еще целый год — грустное это было время — она жила с нами, а затем уехала с ним в Кливленд. Оба они погибли во время пожара. Жилой дом загорелся, погибло еще много народу. Когда это произошло, мне было четырнадцать. Брату исполнилось шестнадцать. Год спустя
— Обычная история? — мягко спросил Докерти.
— А разве нет?
— Мег, конечно, известно об этом.
Я не веду разговоров о моей жизни. Особенно с людьми вроде Докерти. Это никого не касается. Я не нуждаюсь в сочувствии, похвалах, осуждении или участии. Но стояла тихая ночь, в долине теплая, холодная на возвышенности. И оттого, что со мной происходило, я впал в какое-то оцепенение. Мне уже не казалось столь важным хранить молчание.
— Психология на любительском уровне, — сказал он, — это легкий способ для человека ощутить свое превосходство над знакомыми. Должно быть, миллион лет назад какой-нибудь шутник, сидя вечером в пещере, втолковывал своим друзьям, отчего от них отвернулась удача на охоте — небольшая небрежность при определении направления ветра, плохо отцентрованное копье, неверной формы наконечники стрел.
— Продолжай, если считаешь нужным.
— Когда ты ощущал тепло и любовь, Фенн, ты считал это проявлением истинных чувств. Затем ты решил, что все это — фальшь, и вот с тех пор ты никогда до конца не доверял этим чувствам, ни собственным, ни чьим-либо еще.
— Но она же ушла, так ведь?
— Ты много о ней думал? Постараешься вспомнить?
— Я помню, как стало после ее ухода.
— Вспомни, было в этом и нечто хорошее. Она не фальшивила.
Я не знал, к чему он клонил. Меня это не трогало. Разговор для меня не имел смысла. Развели тут… Внезапно у меня из глаз потекли слезы, покатились прямо по щекам. Я не мог взять в толк, что происходит. К горлу подкатывали рыдания, готовые вырваться отвратительным звуком, так что мне пришлось быстро подняться и прокашляться, отвернув при этом лицо от неверного света. Когда я уверился, что голос меня не подведет, произнес:
— Мне надо вернуться в кабинет. Предстоит проинструктировать людей, которых мы берем с собой.
— Я тоже в те места отправляюсь. Не до самого конца, разумеется. Вместе с крупняком из средств информации будем ждать, как вы станете подбираться туда, а затем как назад возвращаться. Они на холмах аппаратуру установили для киносъемок, ну а я не буду у них под ногами путаться, стану перышком царапать, как уж умею. Удачи тебе, Фенн.
— Это единственное, о чем я могу просить, не так ли?
Я был придан группе Райса, хотя впрямую и не подчинен ему. Мы расположились на Чикенхок-роуд, возле черного грузовика, стоявшего у поросшего травой кювета. Я сидел чуть в стороне от людей Райса, и все мы ожидали рассвета наступившего понедельника. Разговаривая вполголоса, они прятали в своих крупных ладонях огоньки сигарет.
Какой-то здоровяк говорил:
— Сейчас нам бы обратно возвращаться, чтобы к рассвету дома быть. Охотников среди нас шибко много. Кому радость с кем-то связываться или рваться больше того, что тебе приказано. Живым ведь охота вернуться. Был ведь случай — лопухи из патруля подошли метров на шесть к тому месту, где…
— Разговорчики, — бросил из темноты майор Райс.
Взглянув наверх, я не смог различить очертаний лесистой вершины на фоне неба, хотя она, как обычно, была очень темной. Первым повел своих людей в черный зев лесной дороги Д. Уилер. Лэрри Бринт решил, что не сможет поддерживать необходимый темп продвижения, поэтому вторую группу возглавил один из заместителей Уилера. Третью, и последнюю, группу составляли национальные гвардейцы.
Мы прикинули, что расстояние должно составлять четыре мили. Поначалу допускалась масса промахов, сплошь и рядом люди спотыкались и падали, запутывались в кустарнике, когда дорога делала неожиданный поворот. Звук от автомобильных моторов разнесся бы очень далеко по холмам в этой ночной тиши, к тому же было бы немыслимо двигаться без включенных фар. Срубленная ветка больно расцарапала мне щеку. Дважды я спотыкался и падал на одно колено.