Теплый свет

Отчик Игорь

Художник

Славе Лисенкову

Открылась дверь, и странная фигура Вошла, качнувшись, в наш невзрачный дом. С тяжёлым вздохом, исподлобья, хмуро: «Здорово, граф!» – бормочет он с трудом. Багровый нос, нечёсаные патлы, Пиджак потёртый, порванный карман: «Сидите здесь… Но вы не виноваты. И не понять вам, почему я пьян!» В промокших башмаках – попал под дождик: «Молчи, графиня! Я тебя люблю… Скажи мне, граф, хороший я художник? Давай стакан, я и тебе налью…» Он мрачен, хоть с утра опохмелился, В его кармане булькает портвейн: «Молчите! Я во Франции учился — Эль Греко, Рафаэль, Рембрандт ван Рейн… Я знаю всех! Я раньше жил в Париже, Философа Платона изучал, Я на Монмартре жил, под самой крышей, И рисовал их Северный вокзал… Да, я запил. Набрался как скотина. Мне надо выпить, а потом уснуть… Вот северный этюд. Купи картину — Я

не продам её кому-нибудь. Цена ей скоро будет – миллионы! Ван Гога не ценили, дураки, — И за моими на аукционах Потом гоняться будут знатоки. Я жил не зря. И я не хмырь пропащий! Мои картины – память обо мне». …И вышел он под дождик моросящий — С рублёвками в руке, с побелкой на спине…

Музыкант

Сергею Батову

Мой друг играет для души на стареньком кларнете, За нотой нотою узор синкоповый плетёт В тот редкий час, когда уютно людям на планете, Когда вечерняя заря над городом цветёт. Сыграй, Сергей, и для друзей – они так редко рядом, И наши встречи коротки. Отозвалась душа На звуки музыки твоей, на дружеские взгляды — Мы отплываем за тобой, Серёга, не спеша. Мы будем плыть в голубизне и переливах блюза, Чтобы развеять грусть-тоску скучающих сердец, Чтоб позабыть хотя б на час заботы и обузы. Играй, Сергей, ты наших душ и лекарь, и ловец! Пускай укачивают нас импровизаций волны, Пусть бархатистый баритон уносит в небеса, И этот бездуховный мир гармонией наполнит, А мы доверимся ему, как в детстве чудесам. Играй, Сергей! И пусть тебе живётся как поётся, И чудо-дудочке своей умолкнуть не давай — Пускай негромкий голосок её над миром льётся. Давай, Серёга, звонче ноты выдувай!

Какой прекрасный фильм!

Эльдару Рязанову

Какой прекрасный фильм! Кто создал это чудо? Скажи, кто этой правды жизненной творец? Ведь это наше всё, а не из Голливуда — Сюжет душевный, положительный конец. Кто создал этот мир, чудесный и реальный? Как ухитрился из актёров выжать страсть? Как смог поставить монолог исповедальный, Чтоб публика прониклась и всплакнула всласть? Как подобрал живую музыку к картине И композитора сумел мечтой увлечь, Чтобы поднять нас над корыстью и рутиной, Чтобы сердца и души красотой обжечь? Как из поэта выжал искренние строки, Чтоб за столом их дружно пел простой народ? Пусть наш народ и не оценит слог высокий, Но песню добрую, коль выпьет, запоёт! А сколько раз он оператора обидел! Чтоб на экран сценарий точно перенёс, И снял все сцены так, как он хотел и видел — Как всё задумал этот воспалённый мозг. Как он сумел вдохнуть в героев жизнь, витальность, Чтоб вызвать в нас сердечный вздох и добрый смех? Как смог в придуманную им кинореальность Вместить всё то, что на душе у нас у всех? А сколько нервов потерял из-за цензуры! Обидно вспоминать, хоть было и давно, А ныне эти фильмы – памятник культуры. …Но как валил народ на прежнее кино!

Играй, актёр!

1.

О, как блестяще он сыграл большую роль В спектакле лучшего на свете режиссёра! Он царствовал на главной сцене как король — Завидна и ярка профессия актёра! Им восхищаются, он на устах у всех, От счастья у бедняги просто сносит «крышу»: Его триумф и оглушительный успех Ему по праву и таланту послан свыше. Жизнь удалась! Но почему-то с каждым днём Былых восторгов меньше, гром оваций тише, И почему-то журналисты не о нём, А о другом актёре восхищённо пишут. И вот он публикой капризной подзабыт, И смыта временем его былая слава, Семья распалась, и его ужасен быт, И разъедает душу зависти отрава. Как разорвать забвенья злую нить, Соединившую вчера, сегодня, завтра? Ведь он уже согласен страстно полюбить Театр в себе, а не себя в театре! Увы, актёр зависим как никто иной, И существо бесправнее найдёшь едва ли. В былые дни их хоронили за стеной, И даже сам театр позорищем прозвали. И остаётся только втихомолку пить И ждать подачки от любого режиссёра, И повторять уныло: быть или не быть? — Как незавидна и горька судьба актёра!

2.

О, как желал попасть он в этот коллектив! Мечта всей жизни – быть на этой славной сцене — Сбылась, а он талантлив, молод и красив, И ветеранам стать готов достойной сменой. Какие звёзды здесь, какие имена! Здесь каждый знаменит и славою обласкан — Их любит публика, их знает вся страна, Их жизнь не прозябание, а чудо, сказка! Но отчего актриса не сдержала слёз? А на лице актёра зависти гримаса? И неизменно всех волнующий вопрос: Как выбраться из театрального запаса? О, где же Гамлет мой?! – актёрской жизни цель. Когда же, блин! и я Офелию сыграю? Кому-то в помощь режиссёрская постель, А кто-то вечно ждёт и остаётся с краю. В обойму избранных чужому не попасть, И дружбу водят здесь всегда не «за», а «против», Тирана-режиссёра безгранична власть — Он по подмосткам их, как кукол глупых,

водит. Какие страсти за кулисами кипят! Почище даже, чем в трагедиях Шекспира. Но кто б из них театр ни проклинал стократ, Сам не покинет лицедейства мира.

3.

Актёр на сцене забывает о себе — Отдавшись воле сумасброда-режиссёра, Он раствориться вынужден в чужой судьбе, И в этом суть и жуть профессии актёра. Но тот, кто эту смесь волшебную вдохнул, Кто монологом вызвал смех и слёзы зала, Навек в пучине лицедейства утонул, И эта страсть его навеки повязала. И счастлив он в чужих эмоциях гореть — Чтобы душа его огнём страстей пылала, И в сотый раз переживать любовь и смерть, И этого наркотика ему всё мало. Он – Штирлиц, д’Артаньян, и Шурик, и Жеглов, Его талант актёрский ценят миллионы, Он заслужил их всенародную любовь, И под овации выходит на поклоны. И пусть была его дорога нелегка, И пусть меняются пристрастия и моды, Он на экране остаётся на века — Герой-любовник или гений эпизода. Он вновь на сцене и играет ту же роль В спектакле лучшего на свете режиссёра. И снова царствует на сцене как король — Прекрасная профессия актёра!

Певунья

Елене Орловской

Она гитаре что-то тихо напевала, И ей хотелось, как в волшебном сне, Парить над городом с влюблёнными Шагала, Лететь над морем с чайками Моне. Она поэзией, как воздухом, дышала И радостно вошла в тот чудный мир, В котором музыка прекрасная звучала, Где ждал её стихов и песен пир. Певунье женского простого счастья мало — Чуть прикоснувшись к золотой струне, Она легко взмывает к чудесам Шагала И чайкой вольною летит к Моне. И этой радостью весь быт её пронизан, Она встаёт с улыбкой поутру, Овеянная серебристым лунным бризом, Готовая гулять по ноябрю. Никто не может возвратить судьбы начало, Но ей, как прежде, хочется во сне Лететь по воздуху с влюблёнными Шагала, Парить над миром с чайками Моне.

Старый блюз

Ты помнишь, парень, тот давно забытый блюз? С тех пор прошло лет тридцать восемь или семь — Нет, я на прошлого химеры не молюсь, Точнее говоря, я не молюсь совсем. Я помню: ты играл нам этот странный блюз, Никто не танцевал – мы слушали тебя, Был горько-терпким тех времён ушедших вкус — Уж так сложилась поколения судьба. А он всё вертится в башке, тот давний блюз, Хоть молодость прошла, и жизнь почти прошла, И финиш близок, но его я не боюсь. А как, скажи, сложились у тебя дела? Играешь ли ты нашей молодости блюз? Она прошла, мой друг, её нам не вернуть, И время разорвало наш былой союз, Но что поделаешь? У каждого свой путь. Сыграй же снова нам тот старый добрый блюз, И пусть он памятью о прошлом прозвучит. Не сбросить с плеч прошедшей жизни груз, Но как горчит его мелодия, горчит…

Картина на стене

Мой взгляд невольно привлекла картина: В лучах заката – тундра, чахлый лес, Болото, грязь, канава и купины, А сверху – свет сияющих небес! Картина эта – символ нашей жизни: Есть высший мир над бренностью земной. Художник! Ты ведь так и не был признан Ни публикой капризной, ни страной. Твоя рука, что так владела кистью, Легла на грудь под крышкой гробовой, А путь твой, незадачлив и извилист, Проложен был беспутной головой. Ты жил богемной, бесприютной жизнью, Очаг семейный так и не зажёг, Но женщины любили бескорыстно Тебя за то, что дать другой не мог. Ты бедность знал, житейскую непруху, Запои, но и творческий азарт, Когда огонь таланта, страсти, духа Горел в твоих неистовых глазах. И в эти Богом данные мгновенья, Отринув здравомыслия покой, Небесный дар любви и вдохновенья Владел твоей всесильною рукой. Ты, как сумел, распорядился даром, Не праведником жил, но не во зле, Ну а бессмертия иного не бывает — Лишь след, что мы оставим на земле.

Любить прекрасное

Любить прекрасное – естественно и просто, Как будто с восхищением глядеть на звёзды, Как будто нежно гладить голову ребёнка, Как будто слышать голос соловьиный звонкий. Любить прекрасное – восторг и наслажденье! Как будто видеть утра юного рожденье, Когда встаёт из розовой постели солнце, И тонкой кисеёй парок над речкой вьётся. Любить прекрасное – безумно интересно! Когда слова и музыка сложились в песню, Когда душа от красоты шедевра тает И где-то в небесах, счастливая, витает. Любовь к прекрасному – немеркнущий источник Той чистой радости, что дарит нам художник — От ярких красок, образов и светотени И красоты его талантливых творений. Любовь к прекрасному – подарок людям Божий, Который нас спасёт, утешит и поможет, И нашу жизнь согреет добрым, тёплым светом — Так будем благодарны же Ему за это! Но сотворить прекрасное – всего прекрасней! Кто создал красоту, тот прожил не напрасно — Ведь он над временем безжалостным всевластен, И только в этом чуде истинное счастье.