Терапия оглашенных. Хроники молодого психолога
Шрифт:
После ухода отца Игнатия я смотрела на Клима исподлобья и даже не хотела сохранять вежливость и поддерживать беседу, и Клим, видимо, это почувствовал.
– Я не знаю, что там у отца Игнатия в планах, – начал он аккуратно, – но, знаешь, у меня в Москве неплохо дела, а у тебя тут, я вижу. И наверное, лучше так все и оставить, да?
– Смотри, – только и сказала я.
– Но встречу совместную можно провести! если ты, говоришь, предлагала.
– Можно, – только и сказала я.
– Ну, ладно, тут уже твоя очередь подходит. Не буду отвлекать. – И Клим поспешно ретировался, замешкавшись, подавать мне руку, обнимать или целоваться
– В общем, отец Георгий, шла я к вам как Будда после испытаний Мары, а пришла как печальный бабуин [2] .
Мы сразу разулыбались, как мы любим, когда чувствуем общий язык.
– Я постоянно переживаю из-за своей работы. Это раз. Я переживаю из-за папы, два, я поэтому и пришла, но сейчас как-то первое накрыло, – тут я отследила, что автоматически смотрю на часы отца Георгия, а там время. – О-оу! Отец Георгий, простите, мы заболтались там, и я опаздываю на консультацию. Давайте я потом подбегу?
2
Фраза про бабуина была в мультике «Пираты: банда неудачников», а точнее, про павиана, но так как по-английски он baboon, у меня в памяти закрепился бабуин. Отец Георгий мультик не смотрел, но бабуина знал, я ему все подробно рассказала.
– Конечно, конечно. Я тут до пяти, если не найдешь, звони! Надеюсь, не разбудишь. Соня! – остановил он. – если волнуешься из-за работы, дай себе сейчас минутку перед консультацией успокоиться, хорошо? А то принесешь это все туда.
Отец Георгий иногда был лучший супервизор.
– Вы классный, конечно, все сделаю! – сказала я и побежала. Спокойно так побежала, давая отцу Георгию увидеть, что уже выполняю задание.
Конечно, я не опаздывала буквально, но у меня оставалось пять минут до встречи, а по моим психотерапевтическим часам это уже поздно. Тем не менее, пока прибежала, пока села, пока отдышалась и посмотрела в окошко, показалось, что воздуха времени достаточно, и я стала вспоминать основные ощущения от супервизии. Страх и вина. Которые стоят за моей спиной. Вспомнить, что клиентка говорит через меня с ними. И что? Что?.. Растерялась. И что? Чувств много, а ответить «и что» не могу. Надо попробовать просто отпустить ситуацию. М-м-м?
Лиза опаздывала на шесть минут. Не похоже на нее. Михаил тоже опаздывал сегодня. И не пришел. Соня, что это значит? Сопротивление. – Возможно. Чему Лизе сейчас сопротивляться? – Говорят, после супервизии клиент приходит другой. – А чем мы закончили в прошлый раз? – Благодарностью. – Да-да! Так часто бывает, после раскрытия клиент делает шаг назад.
Лиза зашла.
Да, она другая. Не знаю, шаг ли это назад, но она точно… злится.
– Извините, я опоздала, – сказала она так, как будто я в этом виновата.
– Ничего страшного, – зря сказала я и поспешила исправиться: – Это ваше время.
Зря
– Я опять с тем же. Надеюсь, еще не надоела?
Та-ак. Надо выдохнуть.
– С чем «с тем же»?
– У нас новая сопрано… Вам не жарко? Я открою окно? – Ох, Лизу крутит. Она встала и открыла. Вмешались колокола, прикрыла, оставив проветривание. Колокола меня взбодрили, как будто призывая к утренней битве, ух! Вот так. Поработаем сейчас!
– Консерваторская. Вокалистка. Гласы не знает, ничего не знает, – Лиза не знала, с какой стороны подойти к гневу. – Не сказать, чтобы она плохая. Вспомните Сашу. Но – знаете, в чем проблема вокалистов? Они вечно на сцене! Теперь мы – хор имени… ее.
– Вы рассказываете про эту девушку… простите, как ее зовут?
– Лиза.
– О! Как вас. Вы рассказываете про Лизу, но я пока не могу понять, что ее появление вызвало в вас?
Лиза улыбнулась недобро.
– Какие чувства, да? Я злюсь. Разве не очевидно? Я всегда злюсь! – и тут она прямо всплеснула руками.
– Слышится, что вам грустно.
– Вообще-то я сказала, что злюсь.
– Да, но то, как вы это сказали… Как вы… – я повторила ее жест. – Что сказали ваши руки…
– Вам не кажется, что вы все пытаетесь перевести в хорошее? Я не злюсь, а грущу, или не злюсь, а хочу благодарности… – О-о-о, отлично, все она помнит.
– Действительно, я вижу в вашей злости что-то еще. Как вам это?
– Хватит со мной нянчиться.
Пауза.
– Как бы вы хотели, чтобы я вела себя с вами? – не очень сильный вопрос, но остается на теме отношений, что хорошо.
– Наверное, вы должны сказать, что это плохо, то, что я чувствую к этой Лизе.
– И что это вам даст?
– Ничего. Я это и сама знаю.
Снова пауза.
– А знаете ли вы про себя что-то хорошее?
– Ну, вы хотите сказать, что я хорошо пою, неглупая и все такое…
– Нет, я даже не об этом. Это звучит скорее как достижения. А что-то, что вас радует в себе, трогает, умиляет?
– Опять вы как с благодарностью. Для меня это все… – она не хотела продолжать.
– Что?
– Приходит в голову только – «телячьи нежности».
– Не так уж и страшно. Есть ли в вашей жизни место телячьим нежностям?
У Лизы подернулся подбородок, но до слез это далеко.
– А зачем они вообще нужны?
Не торопись отвечать.
– Как бы вы сами ответили?
– Не знаю! Детям они нужны, наверное.
– Вы помните себя ребенком?
Лиза напряглась.
– Телячьих нежностей не помню, если вы об этом.
– Они были вам не нужны? – провокативный вопрос.
– Я не помню.
– Как вам сейчас, когда вы слышите телячьи нежности от меня?
– Простите, но как будто вы меня мучаете.
Уоу.
– В чем мучение?
– Как будто я маленькая, глупая и меня надо жалеть… если вы спросите, какие это чувства, – унижение.
Да-да, есть такая штука при нарциссической травме – любовь унизительна. Так что не бойся. Нужно просто вернуть клиенту самоуважение. Как бы это сформулировать?
– Я думаю о том, насколько унизительно приходить и постоянно говорить о своей слабости, злости. Я думаю о том, что, может, заметить, что во мне может быть грусть или надежда, – совсем не унизительно, а наоборот. Я могу чувствовать разное, я не застряла в своей злости.