Терминатор

Лякмунт

– С моей субъективной точки зрения, мы с тобой в последний раз встречались чуть меньше ста лет назад, и я успел довольно сильно внутренне измениться; а для тебя, как я догадываюсь, прошло лишь несколько дней, и ты остался прежним. Не расстраивайся, у тебя будет много времени.

Уж не знаю, с чего он взял, что я могу расстроиться, удивился я, и спросил про Ричарда – сильно ли он изменился. На это Мерлин резонно ответил, что изменился Артур, а не Ричард, а что до короля Ричарда, то он такой, какой есть – не слишком умный мужчина, любящий выпить, деспотичный и жестокий. Увидев, как я расстроился, старец принялся меня утешать, рассказывая, каким выдающимся и приятным во всех отношениях человеком мой друг сделается буквально через двести лет. Не слишком вдохновленный, я попросил Мерлина проводить до городских ворот, что он и сделал. По дороге я постарался узнать у него про непонятную, но всегда присутствующую составляющую нашей секвенции – огромное и невесомое

нечто, покрывающее весь мир тончайшей сетью – знает ли он, что это такое. Мерлин, как и следовало ожидать, ни о чем таком не слышал. На прощание старик неловко меня обнял и сказал что-то о грядущем объединении миров, но я не понял, что именно – мыслями я был уже со своим старым другом.

Как не странно, но до королевского шатра я добрался без приключений. Первый же встреченный мною человек, пожилой мужчина в кольчуге, который мочился в сторону Иерусалима, стоя на небольшом каменистом пригорке, понимал по латыни и, узнав, что я прибыл из осажденного города с письмом для короля, не задавая вопросов, провел меня через лагерь. Сидящие у небольших чадящих костров военные (из письма Пола я знал, что у войска проблемы с топливом) без особого интереса провожали нас взглядами и тут же возвращались к своим занятиям – в основном тупому созерцанию углей и дыма. В лагере скверно пахло – похоже, не все христовы воины находили в себе силы оставить лагерь, чтобы облегчиться в уединении, подобно моему спутнику. Возле входа в шатер меня довольно небрежно обыскали, нашли под одеждой Грааль, но убедившись, он не представляет собой опасности как оружие, отдали обратно.

Королю, сидевшему на стуле в одежде, к которой более всего подходило определение несвежего нижнего белья, я сразу сказал, что нам нужно говорить наедине. Король пожал плечами, сделал знак, чтобы два вооруженных охранника, сопровождавшие меня, удалились.

Я внимательно смотрел на своего друга. Мне было известно, что Ричарду сейчас должно быть около тридцати пяти, но внешне он казался лет на десять старше – примерно возраста короля Артура, но, в отличие от последнего, выглядел довольно непривлекательно – лицо короля Англии украшала неопрятная седоватая борода, а воспаленные глаза смотрели неприязненно. Впрочем, голос был тот самый, хорошо знакомый тембр простуженной вороны, я это понял, как только король произнес:

– Кто ты? Назови себя.

Я, следуя инструкциям, честно сказал, что зовут меня Андрей Траутман, и я принес Святой Грааль. С этими словами, я поставил чашу на стол перед Петровым. Затем, следуя всё тем же инструкциям, я описал королю бедственное положение его войска и связанные с этим нерадостные перспективы: не хватает продовольствия и топлива, нет ни осадных орудий, ни материалов для их постройки, где-то неподалеку бродит мощная армия Салладина, а боевой настрой крестоносцев иссяк. Если даже им удастся занять город, удержать его Ричард будет не в силах – как только основная часть войска покинет Иерусалим, Салладин его займет. Закончив свою политинформацию, я приступил к делу: предложил королю снять осаду в обмен на Святой Грааль. Ричард задумчиво молчал, и я почувствовал, что нахожусь на правильном пути. Чтобы закрепить успех, я рассказал Ричарду о чудесном свойстве Грааля, о том, как с его помощью можно вернуть молодость и здоровье – другими словами, пересказал рецепт секвенции, изложенный в письме Беливука и повторно услышанный из уст Мейера менее часа назад. Стараясь расширить эрудицию своего будущего друга, я рассказал, что чудо, производимое с помощью Грааля, носит название секвенции и может выполняться не чаще, чем раз в сорок лет. Король продолжал смотреть на меня, и я скромно отвел глаза – свою основную задачу я считал выполненной. Впрочем, расслабляться было рано – если верить инструкции, начиналась самая неприятная и опасная часть приключения. Я поднял глаза на лицо короля и с расстройством убедился, что все идет согласно прогнозу, изложенному в письме – лицо короля перекошено, глаза почти скрылись за густыми бровями, а правая рука сжимает рукоятку мизерикорда так, что побелели костяшки пальцев. Несколько секунд Ричард молчал, не в силах разомкнуть сведенные от ненависти челюсти, а потом дал волю своему немелодичному голосу. Из его воплей я понял, что под Акрой (хотел бы я знать, что это за Акра такая) король и его рыцари принесли клятву не возвращаться на родину, пока не будет отвоеван Иерусалим, и никто не заставит его нарушить это обещание. Отправив прочь стражников, вбежавших в шатер на крики, Ричард слегка снизил громкость, но это не прибавило приятности его речи – он продолжил говорить злым свистящим шепотом, лишь изредка срываясь на привычное карканье. Насколько я понял, в моем лице его возмутили коварные и бесчестные неверные, которые пытаются обмануть его, короля Англии, подсунув никчемную посудину вместо Грааля – с этими словами, он схватил чашу и запустил ей в сторону прикрытого завесой выхода из шатра. Грааль запутался в занавеске, и бесшумно съехал на пол. В шатер снова заглянул стражник и тут же, по молчаливой команде Петрова, спрятался. Король о чем-то вспомнил, задумался, отхлебнул из кубка, стоящего перед ним и вдруг совершенно

спокойным голосом сообщил мне, что припоминает подробности той клятвы, данной при Акре. Оказывается, если быть точным, он всего лишь обещал три года не возвращаться домой, если не возьмет Иерусалим. А коль скоро клятва была дана уже четыре года назад, нам есть, что обсудить. Ричард с откровенным нетерпением ожидал моей реплики и дождался: я скромно сказал, что лично мне ничего не надо, довольно будет того, что король отведет свое войско от Иерусалима. Кажется, я совершил какую-то ошибку: мой собеседник опять сжал челюсти и начал угрожающе сопеть. Затем он снова хлебнул из кубка, но и это не улучшило его настроения – я это почувствовал по угрожающему тону вопроса, содержание которого казалось совсем безобидным:

– Ответь мне, ты – благородной крови?

Вспомнив смутные семейные легенды, я с легким сердцем подтвердил, что да, определенно благородной, можно сказать, дворянин, и услышал знакомый каркающий смех. Пришла в голову мысль, что смех Петрова мне никогда не нравился, но так неприятно он не смеялся никогда.

– Отлично, – прокаркал Ричард, – это значит, что не придется искать, на чем тебя повесить – в округе всё равно нет деревьев. Из-за твоего высокого происхождения не будет нарушением приличий, если я отрублю тебе голову.

Я почувствовал нарастающее беспокойство. Согласно моему плану, Ричард уже должен был приступить к вопросам, уточняющим чудесные свойства Грааля. Чтобы ввести нашу беседу в правильное русло, пришлось рассказать злобному королю, что лет через восемьсот мы с ним сделаемся большими друзьями, а рубить мне голову никакого смысла нет, поскольку я – это не я, а собственная копия, которая всё равно через пару часов исчезнет.

– Ну и отлично, – покладисто согласился Ричард, – если ты говоришь правду, то через восемьсот лет я попрошу у тебя прощения, а пока можешь начинать молиться своему богу – скоро ты с ним встретишься.

Что-то не так, испугано подумал я, нужно постараться отвлечь короля от нехороших мыслей. Самое время поговорить про моральный облик участника крестового похода. Я откашлялся и убедительным тоном произнес:

– А тебе не кажется недостойным рыцаря и христианина казнить парламентария?

– Ты не парламентарий, ты – пленный, причем пленный лживый, а главное – нищий, – брезгливо заявил Ричард.

– Разве можно казнить безоружных пленных? – приводя этот довод, я сомневался, что он произведет впечатление на Ричарда и – не ошибся:

– Четыре года назад под Акрой, на виду у сарацин, я убил почти три тысячи связанных пленных, за которых не заплатили выкуп, – поделился приятными воспоминаниями Ричард и позвал стражу.

В этот момент к огромному моему облегчению треклятое эйдетическое восприятие приказало долго жить, и последующие сцены я не переживал заново, а припоминал, как нечто случившееся давно и частично забытое.

Голову мне рубили на мясницкой колоде, которую отчего-то до сих пор не сожгли, что удивительно, учитывая, что в войске были серьезные сложности, как с мясом, так и с топливом. Поглядеть на экзекуцию собралось совсем не много зрителей, с полсотни человек. Ричард Львиное Сердце, король Англии и защитник Гроба Господня, на казнь не явился – наверное, не ожидал увидеть ничего нового для себя. Предполагаю, что топор был острым, но всё равно было очень больно. Из интересного могу добавить, что, подтверждая распространенное мнение, глаза продолжают смотреть и видеть некоторое время после того, как голова казненного отделяется от туловища. Во всяком случае, именно так случилось с моей.

Я выключил диктофон, ощупал шею и, убедившись, что голова на месте, подошел к бару и налил полный фужер водки, который тут же выпил большими глотками, а затем снова потрогал шею. Наполнив фужер снова, я вернулся к компьютеру и сел на кресло – мне было о чем поразмышлять.

Глава X

– Здравствуй, Эйчжи, – голос, окликнувший старика, не принадлежал ни мужчине, ни женщине, ни ребенку и был напрочь лишен человеческих интонаций. Строго говоря он не был человеческим голосом – всего лишь набор звуков, напоминающих посвисты и чирикание разной высоты и продолжительности, но старый монах отчетливо понимал каждое слово.

– Здравствуй, Джонс, – приветливо отозвался старик, – а я всё думаю, каким голосом ты будешь говорить со мной на этот раз. Из неиспользованных вариантов у тебя оставались старуха и девочка, но ты предпочел птичий язык.

– Честно говоря, я не имел в виду язык птиц, мне хотелось намекнуть на свистящего робота из одного старого фильма.

– «Звездные войны», – вспомнил старик, – припоминаю, там была какая-то обаятельная кастрюля на колесиках. У тебя довольно похоже получается.