Терновая цепь
Шрифт:
Она быстро подошла к пианино, на котором Келлингтон как раз очень громко и энергично исполнял свое сочинение, напевая что-то насчет одинокого волка под луной, и закрыла крышку, чуть не прищемив ему пальцы. Музыка смолкла, и Клод обиженно надулся. Анна не обратила на это внимания.
– Большое спасибо всем, кто пришел ко мне сегодня, – громко произнесла она, – но, увы, возникло неотложное дело, касающееся только нефилимов. К сожалению, я вынуждена попросить вас всех уйти.
– Я только половину исполнил, – запротестовал Келлингтон.
– В таком случае мы соберемся здесь как-нибудь в другой раз, чтобы услышать вторую половину, – лицемерно улыбнулась Анна, и через несколько минут ей удалось выпроводить дюжину гостей из квартиры.
Через десять минут девушка с неловким видом примостилась на кушетке, поджав под себя ноги, а ее пальто сушилось у камина. Когда Анна заставила ее выпить чаю, она перестала дрожать, но ее лицо было по-прежнему мрачным, и она смотрела куда-то в пространство. Анна ждала, с показной небрежностью откинувшись на спинку дивана.
Отпивая маленькими глотками чай, Ариадна медленно оглядывала квартиру, оценивала ее. Анну это несколько удивило, но внезапно она вспомнила, что Ариадна никогда не бывала здесь до сегодняшнего вечера. Анна всегда назначала девушке свидания в других местах.
– Ты, наверное, удивляешься, зачем я здесь, – заговорила Ариадна.
«О, слава Ангелу, она собирается сама все рассказать», – подумала Анна. Она всегда готова была принять у себя людей, нуждающихся в утешении: Евгению, рыдавшую об Огастесе Паунсби, Мэтью, который не мог назвать ей причину своей печали, Кристофера, который волновался, что из его научных экспериментов ничего не выйдет, Корделию, отчаянно влюбленную в Джеймса, но слишком гордую для того, чтобы это признать. Она знала, как говорить с теми, кто страдает от разбитого сердца; она понимала, что не следует ничего спрашивать, нужно просто подождать, пока собеседник заговорит первым.
Но с Ариадной все было иначе; Анна знала, что не может больше ждать, что она обязана спросить, в чем дело. Это было слишком важно. В этом и заключалась проблема. С Ариадной все всегда было слишком важно.
Ариадна начала говорить – медленно, потом быстрее. Она объяснила, что примерно в середине дня Консул приходила к ним в дом, чтобы узнать новости об отце, и что после этого Ариадна зашла в его кабинет. Там она обнаружила пачку бумаг с информацией об Эрондейлах и Лайтвудах, с записями о тех случаях, когда кто-либо из них совершал мелкие, незначительные нарушения или ошибался, вызывая тем самым некую проблему в Анклаве. Но ничто из перечисленного, говорила она, не было настолько существенным, чтобы привлечь внимание Инквизитора.
Анне очень хотелось сразу же поинтересоваться у Ариадны, не было ли в бумагах Инквизитора записей, касавшихся лично ее, но она не стала этого делать. Она лишь нахмурилась и произнесла:
– Мне это не нравится. Чего он надеялся достичь, когда начинал собирать эти сведения?
– Я не знаю, – вздохнула Ариадна. – Но это было еще не самое худшее. В камине, среди золы, я нашла вот это.
Она потянулась к пальто, достала из кармана помятый лист бумаги с почерневшими краями и отдала его Анне. Было совершенно очевидно, что это письмо; примерно посередине страницы она заметила имя Инквизитора и его неразборчивую подпись; в бумаге были прожжены небольшие дырочки, и первой страницы не хватало.
…и я всегда считал, что по интеллекту Вы превосходите большинство [черное пятно] в мире Сумеречных охотников. Я обнаружил, что наши с Вами мнения относительно поведения, подобающего Сумеречному охотнику, о важности Закона и его строгого соблюдения совпадают. По этой причине я с растущей озабоченностью наблюдал за Вашей, как мне показалось, усиливающейся симпатией и даже предпочтением, которое Вы оказывали Эрондейлам и некоторым скандально известным Лайтвудам, с которыми они якшаются. Я приводил Вам свои возражения и спорил с Вами, но,
Остаюсь Вашим покорным слугой,
Анна подняла взгляд.
– Шантаж? – прошептала она. – Инквизитор… твой отец кого-то шантажирует?
– По-моему, все указывает на это, – угрюмо ответила Ариадна. – Но из этого обрывка непонятно, кого именно он шантажирует, зачем и какие именно компрометирующие сведения попали к нему в руки. Я знаю только одно: моя мать пришла в ярость, когда поняла, что именно я нашла в камине.
– Может быть, все не так, как кажется, – предположила Анна. – Во-первых, он не отправил это письмо.
– Нет, – протянула Ариадна, – но видишь эту кляксу? «Ваша семья получила большую выгоду в результате…» Я думаю, это был черновик, и он бросил его в камин, чтобы уничтожить.
Анна нахмурилась.
– Не имея первой страницы, трудно даже предположить, кем может быть адресат. Однако из текста можно понять, что он не является членом семей Эрондейлов или Лайтвудов. – Анна помолчала. – Твоя мать выгнала тебя из дома только из-за того, что ты нашла эти бумаги?
– Не… не совсем, – пробормотала Ариадна. – Я разволновалась и расстроилась, когда прочитала заметки и письмо. Она сказала, что это не мое дело. Мое дело – быть послушной дочерью, выполнять свой долг и найти хорошего мужа. И вот когда она сказала это… вероятно, я потеряла самообладание.
– Вот как? – произнесла Анна.
– Я сказала ей, что не собираюсь искать хорошего мужа, что я вообще не собираюсь искать мужа, что никогда не выйду замуж, потому что меня не интересуют мужчины.
Анне показалось, что в комнате вдруг стало нечем дышать. Она очень тихо спросила:
– И?
– И у нее началась истерика, – вздохнула Ариадна. – Она умоляла меня сказать, что это неправда, а когда я отказалась, она сказала, что нельзя позволять подобным импульсам разрушить мою жизнь. – Она нетерпеливым жестом вытерла слезы. – Я видела по ее глазам, что она уже знала. Или, по крайней мере, подозревала. Мать просила меня подумать о собственном будущем, о том, что я останусь одинокой, что у меня не будет детей.
– Ах, – едва слышно пробормотала Анна. У нее заболело сердце. Она знала, как сильно Ариадна всегда хотела детей, знала, что именно это желание послужило истинной причиной их разрыва два года назад.
– Я ушла в свою комнату, бросила кое-что из вещей в саквояж… Я заявила, что не намерена жить под одной крышей с ней и папой, если они не примут меня такой, какая я есть. Какой я всегда была. И тогда она… поклялась забыть все, что я сказала ей. Уверяла меня, что мы можем сделать вид, будто этого разговора не было. Что если я повторю папе то, что сейчас говорила, он вышвырнет меня на улицу.