Терновый венец болезни. Опыт преодоления рака
Шрифт:
Так не лучше ли подумать о том, как создать нормальную экологическую обстановку внутри себя, создать свой микромир, недоступный вредным продуктам, всяческим канцерогенным факторам? То есть научиться «правильно» болеть, соболезновать другим. Конечно, это очень непросто. Современный человек не готов смиряться (не перед болезнью, а перед волей Божьей!), а потому и не готов правильно воспринимать как свою болезнь, так и чужие несчастья…
В книге Бориса Ширяева «Неугасимая лампада» есть удивительная история под названием «Фрейлина трех императриц», где говорится о том, с каким достоинством вела себя в Соловецком лагере шестидесятипятилетняя баронесса, фрейлина трех императриц. Жизнь среди уголовниц (притонодержательниц,
Она несла крест каторжницы без ропота, без жалоб и жалости к себе, без сетования и слёз. На седьмом десятке лет ей приходилось поднимать двухпудовый груз сырых кирпичей. Не показывая своей несомненной усталости, она, вернувшись в барак, тщательно чистила свое платье, молча съедала миску тресковой баланды, молилась, стоя на коленях перед маленьким образком, и ложилась спать на свой аккуратно прибранный топчан.
Именно эти самообладание и внутренняя дисциплина не только спасли баронессу от унижения, но заставили даже самых матёрых уголовниц уважать её. «Человек душу свою соблюдает!», «Божеская старуха», – говорили о ней. Ей «доверили» самое льготное, «привилегированное» место: фрейлина трех русских императриц стала уборщицей камеры воровок и проституток.
«Нарастающее духовное влияние баронессы чувствовалось в ее камере всё сильнее и сильнее, – пишет Борис Ширяев. – Это великое таинство пробуждения Человека совершалось без насилия и громких слов. Вероятно, и сама баронесса не понимала той роли, которую ей назначено было выполнить в камере каторжного общежития. Она делала и говорила «что надо», так, как делала это всю жизнь. Простота и полное отсутствие дидактики ее слов и действия и были главной силой ее воздействия на окружающих».
Окружающие фрейлину уголовницы стали сдерживаться от сквернословия, несколько человек потянулись к вере – на Страстной неделе они говели и причастились у тайно проведенного в Соловецкий театр священника. Таинство принятия Тела и Крови Христовых совершалось в темном чулане, где хранилась бутафория, Дарами, пронесенными в плоской солдатской кружке в боковом кармане бушлата…
Поразительно, как закончилась жизнь этой необыкновенной женщины.
«Когда вспыхнула страшная эпидемия сыпняка, срочно понадобились сестры милосердия или могущие заменить их. Нач. санчасти УСЛОН [5] М. В. Фельдман не хотела назначений на эту смертническую работу. Она пришла в женбарак и, собрав его обитательниц, уговаривала их идти добровольно, обещая жалованье и хороший паек. Желающих не было. Их не нашлось и тогда, когда экспансивная Фельдман обратилась с призывом о помощи умирающим.
5
УСЛОН – Управление Соловецких лагерей особого назначения.
В это время в камеру вошла старуха-уборщица с вязанкой дров. Голова ее была укручена платком – на дворе стояли трескучие морозы. Складывая дрова к печке, она слышала лишь последние слова Фельдман:
– Так никто не хочет помочь больным и умирающим?
– Я хочу, – послышалось от печки.
– Ты?
– Грамотная.
– И с термометром умеешь обращаться?
– Умею. Я работала три года хирургической сестрой в Царскосельском лазарете…
– Как ваша фамилия?
Прозвучало известное имя, без титула.
– Баронесса! – крикнула, не выдержав, Сонька (одна из уголовниц, вначале особо досаждавшая фрейлине.
–
Свящ. М.О.), но этот выкрик звучал совсем не так, как в первый день работы бывшей фрейлины на “кирпичиках ”.
Второй записалась Сонька и вслед за нею еще несколько женщин… Двери сыпнотифозного барака закрылись за вошедшими туда вслед за фрейлиной трех русских императриц. Оттуда мало кто выходил. Не вышло и большинство из них.
М. В. Фельдман рассказывала потом, что баронесса была назначена старшей сестрой, но несла работу наравне с другими. Рук не хватало. Работа была очень тяжела, т. к. больные лежали вповалку на полу, и подстилка под ними сменялась сестрами, выгребавшими руками пропитанные нечистотами стружки.
Страшное место был этот барак. Баронесса работала днем и ночью, работала так же тихо, мерно и спокойно, как носила кирпичи и мыла пол женбарака. С такою же методичностью и аккуратностью, как, вероятно, она несла свои дежурства при императрицах. Это ее последнее служение было не самоотверженным порывом, но следствием глубокой внутренней культуры, воспринятой не только с молоком матери, но унаследованной от ряда предшествовавших поколений…
Владевшее ею чувство долга и глубокая личная дисциплина дали ей силы довести работу до предельного часа, минуты, секунды… Час этот пробил, когда на руках и на шее баронессы зарделась зловещая сыпь. М. В. Фельдман заметила ее.
– Баронесса, идите и ложитесь в особой палате… Разве вы не видите сами?
– К чему? Вы же знаете, что в мои годы от тифа не выздоравливают. Господь призывает меня к Себе, но два-три дня я еще смогу служить Ему…
Они стояли друг против друга. Аристократка и коммунистка. Девственница и страстная, нераскаянная Магдалина. Верующая в Него и атеистка. Женщины двух миров. Экспансивная, порывистая М. В. Фельдман обняла и поцеловала старуху. Когда она рассказывала мне об этом, ее глаза были полны слез.
– Знаете, мне хотелось тогда перекрестить ее, как крестила меня в детстве няня. Но я побоялась оскорбить ее чувство веры. Ведь я же еврейка. Последняя секунда пришла через день. Во время утреннего обхода баронесса села на пол, потом легла. Начался бред. Сонька Глазок тоже не вышла из барака смерти, души их вместе предстали перед Престолом Господним».
Видя этот пример высокого достоинства человека, не будем отчаиваться. К нам всегда протянута любящая Божья рука – стоит только почувствовать это, и болезнь будет переносить гораздо легче. С Божьей помощью, по советам врачей, надо найти то, что поможет мне лично – и с физической, и с моральной, и с духовной стороны.
Итак, с молитвой, двинемся в этот трудный путь.
Помоги нам, Боже!
Раннее утро…
Готовимся к началу Божественной Литургии, с клироса слышно тихое чтение 3-го часа. В алтарном окне монастырского храма иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радосте» Господь пишет такой дивный пейзаж, что глаз не оторвать!