Терновый венец офицера русского флота
Шрифт:
Я полагаю, мичман Бруно-Станислав Адольфович Садовинский, не задумываясь, подписался бы под каждым из этих слов своего ученика. И еще, не судеб ли морских таинственная вязь, переплела и связала воедино мысли, чувства, переживания офицеров Российского, Рабоче-Крестьянского Красного и Советского флотов, во времени и в пространстве, здесь на этом листе бумаги.
В один из дней, середины февраля, мичман Б.Садовинский, одетый в рабочую шинель, согреваясь чаем, сидел в холодной кают-компании миноносца; паровое отопление не работало — пар с завода подавался с перебоями; и перелистывал мятые газеты, оставленные видимо, кем-то
Какая ерунда, — думал он, читая заголовки газет, но на душе становилось неспокойно и гадко…
В этот момент, почти над самой головой мичмана, оглушительно грохнул гулкий орудийный выстрел, за ним другой, третий, четвертый слившиеся в пулеметную очередь. Это заводские мастеровые приступили к клепке на верхней палубе. Мичман в полголоса выругался — в кают-компании он сидел один.
Да, — думалось Садовинскому, — дела нет, а служим много… Быстрый и острый ум Бруно давно понимал, что не все ладно в стране, в армии и на его родном флоте. Прекрасно образованный офицер, он имел большой опыт общения с людьми, имеющими различное положение в обществе и живущими на разных его ступенях, поэтому слышал, порой, кардинально противоположные мнения и суждения о положении в стране и на фронте, но флотская служба не оставляла времени для глубокого анализа происходящего, да и увлечение политикой никогда не поощрялось на флоте и никогда не входило в число его любимых занятий.
Единственное, чего никогда не позволял себе мичман Садовинский — это заигрывания с подчиненными матросами, ни при каких обстоятельствах. Это он усвоил на всю жизнь! Офицер, идущий на поводу у нижних чинов, не офицер, а тряпка. И дело не в личных амбициях или дворянской гордости, не в требованиях корабельного устава, хотя и в них тоже, дело — в понимании, что без дисциплины сложнейший организм корабля, дивизии, бригады, флота существовать не может. И пока идет война с Германией, представить себе что то подобное невозможно, а потакать этому — преступно!
Садовинский не успокаивал себя этим, а просто решил, что иначе служить не будет.
В кают-компанию вошел командир — старший лейтенант А.И.Балас. Мичман быстро поднялся и поприветствовал его.
Чаю, Александр Иванович? — назвав командира по имени и отчеству, спросил мичман. Командир в ответ коротко кивнул и сел на скрипучий и пыльный диван.
Что с ремонтом трубок котлов носового котельного отделения Бруно Адольфович, — спросил командир. — Как можем ускорить замену потекших трубок?
Мы говорили с механиком Гуляевым, он предлагает послать человека в Петроград на Франко-Русский завод, и на месте решить вопрос с котельными трубками, — ответил мичман Садовинский, налив из чайника крепкий дымящийся чай в стакан и придвигая его командиру. Тот устало потянулся и поднес стакан к губам.
Чертовски холодная зима нынче, — проговорил он, и облачко пара возникло у него перед лицом.
Мичман Садовинский перелистывал «Ведомость незаконченных работ на э/м «Расторопный» на февраль 1917 г.», состоявшую из нескольких листов убористого текста: «По корпусу», «По механической части», «По вооружению», «По штурманской части» и так далее.
Александр Иванович, задерживаются поставки штурманского оборудования, — доложил мичман, откладывая ведомость. — О чем думают под «Шпицем»? — добавил Садовинский, доливая чай в свой стакан. — Все это попахивает саботажем, если не
Да, — без особых эмоций и как-то устало отозвался на высказывание мичмана командир и продолжил: — С человеком на Франко-Русский завод — решим. Так. Теперь, Бруно Адольфович, о главном: дисциплина расшатывается на глазах. Надо не упустить экипаж. Мне докладывали, что в казармах появляются какие-то личности в форме, но явно не матросы; ведут агитацию; среди мастеровых на заводе много антивоенных разговоров; так не далеко и до срыва сроков ремонта миноносца. Прошу вас, усилить контроль над нижними чинами. Механик постоянно в машине, ему головы не поднять. Вся ответственность на вас.
Есть, Александр Иванович! — произнес Садовинский.
Да, я запросил командование Минной дивизии о присылке к нам в экипаж еще одного офицера, — закончил командир, поднимаясь.
Экипажи миноносцев, по сравнению с боевой службой в период плаваний, в базе были загружены меньше, дисциплина падала, и поддерживать ее офицерам становилось все сложнее.
Постоянное общение матросов с мастеровыми в ходе ремонтных работ, шквал листовок и газет различного политического толка: от черносотенных листков до «Прибоя» левых эсеров, обрушивавшиеся на матросские головы, только вносили раздрай и сумятицу в умы и никак не повышали дисциплины. Матросы говорили о войне, о политике и снова о войне и политике.
Город наполняли слухи из Петрограда о положении на фронте, в царской ставке, в тылу… Слухи, слухи, слухи…
Как вспоминал об этом времени офицер Российского императорского флота мичман А.А.Завьялов в своих «Воспоминаниях 1910—
1917 г.г.», хранящихся в РГАВМФ: «В январе (1917) политическое настроение в Петрограде становилось все более и более напряженным. Происходили забастовки и др. волнения… Все и всюду говорили о том, что так продолжаться дальше не может. Все чего-то ждали, но чего именно как-то никто не знал. Никто не представлял себе, что такое революция и как она будет происходить, если она случится».
По ходу ремонтных работ на миноносце то в боевой рубке, то в машине, то в котельном отделении, разговаривая с матросами, мичману Садовинскому приходилось отвечать на их вопросы, касающиеся не только ремонтируемых механизмов.
Ваше благородие, а скоро войне конец? А то мастеровые в цехе бают, германские шпионы в Петрограде вокруг царицы увиваются.
Вашбродь, а если революция выйдет во всем мире, как с немаками замиряться?
Вот вы, ваше благородие, офицер, какую партию поддерживаете в Думе?
Мичман отвечал всегда вдумчиво, не торопясь.
Ты не думай, — отвечал он матросу, — что мы, флотские офицеры, не чувствуем все российские неурядицы и неустроенности. Вам кажется, если дворянин, так уж богатство, особняки. Е-рун-да!
Бруно задумался на минуту, вспомнив свою небогатую дворянскую жизнь с матерью и младшими братьями в городе Славута, что в Волынской губернии. Учебу на «казенный кошт» в Сумском кадетском корпусе и в Морском корпусе…
Вы свои пять лет отслужили и по домам поехали, — продолжал Садовинский, — а мы, офицеры — другое дело. Мы присягнули защищать Родину всю жизнь, и в этом наш долг и наша честь. А война, что война? — она в этом году закончится. Не выдержат германцы совместной силы Антанты и России, — говорил матросам мичман Садовинский, — Не устоять им против нас.