Терпение
Шрифт:
На костер подошли еще ребята. Пили, смеялись, косились на Любку. А она молчала, пила, когда предлагали, и вспоминала, глядя на бледного Роську, который тоже видимо, мучился воспоминаниями. Андрюха извлек откуда-то гитару. Запел:
Белый снег, серый лед,
На растрескавшейся земле.
Одеялом лоскутным на ней,
Город в дорожной петле.
Остальные дружно подхватили:
А над городом плывут облака,
Закрывая небесный свет,
А над городом – желтый дым,
Городу две тысячи
Прожитых под светом звезды по имени Солнце…
Наконец количество пустых бутылок выросло настолько, что всем уже по большому счету было все равно, по какому поводу пить. Ася с Лешкой куда-то ушли, остальные сидели кучками, что-то оживленно обсуждали, Андрюха как заведенный пел Цоя. Любка поднялась и, слыша только удары собственного сердца, подошла к Роське.
– Ну что, Ромашка, прокатишь меня напоследок?
– Поехали, - легко согласился Роська, как будто только того и ждал.
Они сели на мотоцикл, и последнее, что слышала Любка – это как резко оборвал песню Андрей, и кто-то присвистнул. Потом все потонуло в реве мотоцикла.
Любка и не сомневалась, что Роська привезет ее на Осугу, на их место. Они остановились, Роська выключил фару, и все потонуло в лунном свете, разбавленном туманом. Круглая желтая луна висела над речкой, где-то протяжно, жалобно, как ребенок, кричала птица, слегка шевелились густые тени. Любка села на старое бревно, лежавшее здесь уже несколько лет, и закрыла лицо руками.
– Чего не поступаешь никуда? – откуда-то сзади спросил Роська.
Любка с Асей в этом году окончили школу, но обе остались в деревне, отказавшись от возможности учиться дальше. Почему Ася не стала учиться, даже она сама не знала, а Любка просто ждала, что Роська вернется. Надеялась на что-то. Но ему об этом сказать она не могла.
– Лень… - Тихо ответила она. – А ты в Мытницах жить будешь?
И Роська, и Вика жили в Мытницах, в паре километров от Прямухино. Любе совсем не хотелось знать, где будут жить они вместе, просто не знала, что спросить, потому, что на самом деле хотела поговорить о другом, но даже алкоголь не прибавил смелости.
– Не знаю еще…
Роське хотелось ответить, что он будет жить где угодно, хоть в чистом поле, лишь бы не видеть Любку. Забыть о ней. Отвыкнуть от мыслей о ней. Больше всего ему хотелось сейчас, чтобы он не знал ничего об изменах Любки. Он любил ее. Видел во снах. Вздрагивал, когда видел кого-то хоть отдаленно похожего на нее. А уж когда ее видел, и вовсе сердце останавливалось. Но простить не мог. Слишком много боли она ему причинила. Слишком страшно было читать письма матери и друга Ильи о похождениях Любки и ее заверениях, что Роська ей все простит, потому что любит ее до одури.
– Тебе Илья письма те писал? – вдруг спросила Любка.
– Какие письма? – спросил Роська, хотя понимал о чем речь.
– Ну, про меня-то…
Роська сел рядом на бревно.
–
– Какая разница? Тебе все равно? – она хотела посмотреть ему в глаза и не смогла. – Тебе все равно – было это или нет? Тебе все равно – помню я или нет? Мне больно, Ромашка, знаешь, как больно? Я думала, что ты переступишь свою гордость тупую, придешь, поговоришь. В конце концов, ты же знал, что я честная, что я тебя люблю! Ну как так можно? Вику ты не любишь. Я знаю. Ты мстишь, тупо, подло мстишь, как баба худая! Только мстить-то мне не за что. А Илюха твою Викулю любит, он ради нее с моста прыгал, неужели не мог бы тебе письма написать? Как ты так легко поверил ему и не поверил мне?
– Ты глупости какие-то говоришь! Ну что они с матерью писали вместе что ли?
– Ромашка, так мамка твоя меня не любила! А Викуля – соседка, на виду, да и мало ли что там…
– Любка, ты сериалов насмотрелась…- покачал головой Роська.
– Да в жизни всякое бывает.
– Да что ж моя мамка на школьный развод такой пошла?
Любка заплакала.
– Любка, ты сама тогда что же молчала?
– Ну, каким же надо быть тупым, чтобы во все это поверить! – сквозь слезы проговорила Люба.
– Ты в армии не была. Там все по-другому понимаешь и даже думаешь по-другому.
– А ты не был в моей шкуре, когда даже мать родная на тебя косится. Если бы ты не поверил, никто бы не поверил, а ты поверил, что я…
Роська вскочил и заходил по берегу.
– Ну какой бред! Целый год ты молчала, и теперь…
– Я ждала тебя…
– Ну почему не поговорила?
– А ты почему?..
Роська почувствовал, что сейчас заплачет. Любка как будто тоже поняла это, подошла к нему и обняла. Он прижал ее к себе. Так было тяжело на душе, так больно, что он почти физически ощущал эту боль.
– Поцелуй меня… - шепнула Любка.
Он поцеловал ее, и земля поплыла куда-то из-под ног… Роська забыл все – обиды, страхи, Вику, мать. Остались только они вдвоем и луна в небе.
Перед армией, когда они все время проводили вместе, Роська берег Любку, не позволял себе лишнего, хоть и знал, что она верит ему абсолютно и не будет против. Но он даже в мыслях не допускал большего, чем поцелуй. А сейчас понял, почувствовал, что Любка не смогла бы так загулять, что она была честна, и не понимал, почему поверил этим письмам.
Любка отстранилась.
– Все ты сломал, Ромашка… - вздохнула она.
– Теперь поздно… Ничего не исправишь.
– Еще не поздно, еще можно исправить все…
– Может быть, – согласилась Любка, - только ты забыл спросить меня кое о чем.
– О чем?
– Прощаю ли я тебя…
– Не прощаешь? – спросил Роська и почувствовал, как внутри разливается холод.
Любка отрицательно покачала головой.