Терпкий вкус тутовника
Шрифт:
Как-то вечером пьяный Димочка выдал Алле флакон дихлофоса.
– Завтра потравишь. И в нашей комнате тоже, – сказал он Алле. – Только окна открой – проветрить. Вот тебе ключ.
Завтра была суббота. Димочка с Екатериной Андреевной уехали – в гости. Там все ходили друг к другу в гости, даже не предупреждая. Надолго. Могли на трое суток в гости уйти.
Алла побрызгала дихлофосом в своей комнате, открыла форточку. Достала оставленный ключ и пошла в другую комнату. Прежде чем прыснуть дихлофосом, решила провести обыск. Долго искать не пришлось. Батарея бутылок стояла в серванте, на нижней полке. Водка, водка, водка.
У них был видеомагнитофон. Из Москвы привезли. Магнитофон еще был в местном клубе, где за десятку можно было посмотреть «Тома и Джерри». Все бегали смотреть, даже старшеклассники, и Алла бегала. Потом всех детей выгоняли, гасили свет и крутили другие фильмы. Старшеклассники говорили: «Порнографию». Алла не знала, что это такое. Она никому не говорила, что у них дома тоже есть видак. Тогда бы все из школы приходили домой к Алле – без предупреждения. И требовали бы включить видак. А у них дома и так по вечерам собиралась толпа народу. В основном друзья Димочки. Они закрывались в комнате и сидели до полуночи. Аллу Димочка гонял на кухню – чайник поставить, бутербродов нарезать, рюмки принести.
Алла на всякий случай заперлась изнутри и поставила видеокассету. Почему-то она поняла сразу – изображение, которое появилось на экране, и называется «порнография». Алла вытащила кассету и поставила на место. Схватила тряпку и вытерла пыль, как будто хотела стереть свои отпечатки пальцев.
На вопрос, почему она сделала то, что сделала, Алла так и не смогла ответить. Хотя мама, как Елена Ивановна, допытывалась: «Алуша, ну почему?» Алла повернула в замке ключ еще на один оборот, закрыла форточку, набрызгала в комнате дихлофосом и легла на пол.
Екатерине Андреевне в тот вечер в гостях было плохо и душно, еще и с Димочкой поругалась. Поэтому домой она вернулась раньше. На лестничной клетке собрались соседки и втягивали носом воздух.
– Кать, не от вас несет? – спросила Екатерину Андреевну соседка напротив.
– Нет, не от нас. Алла дома.
– А вроде от вас, – не отставала соседка.
Она зашла в квартиру вместе с Екатериной Андреевной. Тут же выскочила – дышать было невозможно. Дверь в запертую комнату ломал пьяный муж соседки. Он же вытаскивал Аллу на лестничную клетку. Соседка вызвала «Скорую». Муж соседки хлопнул еще рюмку и понес Аллу на руках на улицу – чтобы время не терять.
Алла очнулась в больнице. Увидела мать. Екатерина Андреевна плакала и спрашивала: «Почему?» А Алла смотрела на мать – враз постаревшую, опустившуюся, сильно накрашенную и совсем чужую. Екатерина Андреевна была в нарядной блузке с глубоким декольте. Грудь – от шеи и ниже – была красная, в мокнущих язвах. Алла испугалась:
– Мама, что у тебя с грудью?
– Что? – не поняла сразу Екатерина Андреевна.
– У тебя грудь красная.
– Натерла ожерельем.
– Мама, тебе нельзя пить. Это от водки. А не от ожерелья.
– Алуша, почему? Почему ты это сделала?
Алла отлежала в больнице, ее выписали. Алла вышла с пакетом в вестибюль больницы, но никто ее не встречал. Алла постояла немного и пошла к Оле Егоровой. Домой она возвращаться не хотела. От Оли ее забрал Димочка. Опять больно заломил за спину руку и вел так всю дорогу до их дома.
В квартире было чисто.
Девочки в Аллином классе переоделись в колготки-сеточки. Алла тоже себе такие купила. Благо мать ни в чем ей не отказывала. Даже в конфетах.
Алла любила конфеты. Но мать была противницей сладкого. Даже сажала Аллу на диету. Она тогда во втором классе училась и они в Москве жили. Екатерина Андреевна решила, что дочь растолстела до неприличия, и варила пустой бульон. Рядом с тарелкой клала четвертинку черного хлеба. Алла плакала. В бульон капали слезы. В доме из сладкого признавался гематоген, овсяное печенье и сухофрукты. По праздникам колечко с орехами из кулинарии.
После того как Алла вернулась из больницы, под кухонным столом она обнаружила целую корзину с конфетами. Любыми – шоколадными, карамельками, ирисками… И вдруг расхотела их есть. Шоколадные конфеты покрывались налетом, к карамелькам прилипала бумажка – не отодрать, ириски каменели.
Так вот про колготки. Было холодно. Сеточка прилипала к ногам, ветер задувал под юбку. Под сеточки по северной моде полагалось надевать короткую куртку-варенку, Алла приходила из школы, снимала сеточки и разглядывала ноги, покрытые красным узором – ромбиками.
Кстати, именно после больницы у Аллы наладились отношения с одноклассниками. В школе ходили слухи – москвичка Алла что-то такое сделала, лежала в больнице и теперь ей можно не сдавать математику и русский. Аллу действительно освободили от экзаменов по причине неуравновешенной психики. Ее зауважали. Даже завидовали. Спрашивали, что Алла такого сделала. Она молчала.
Опять начались уроки русского и литературы. Ирина Валерьевна вернулась. Ее взяли. Других все равно не было. Крановщица еще взяла классное руководство над Аллиным классом. Первое, что сделала Ирина Валерьевна, – провела классное собрание. Нужно было выставить оценки за поведение в конце четверти. Она вызывала по фамилии ученика, тот выходил к доске, и весь класс решал, какую ему поставить отметку. Ирина Валерьевна приветствовала дружескую критику.
Дошла очередь до Аллы. Крановщица хищно улыбалась, глядя в журнал. «Неуд» Алле был обеспечен. А тот, кто получил «неуд», должен был дежурить по классу в течение месяца. Но Ирина Валерьевна не знала о переменах в жизни Аллы, поэтому коллективное «отл.» стало для нее неприятным сюрпризом. Ирина Валерьевна встала и начала уговаривать класс: «Вы забыли, что Алла не помогает вам, одноклассникам, хотя могла бы – она знает эту программу. Она приехала из Москвы. Алла игнорирует школьные субботники. А вы за нее собираете мусор». Но класс был настроен решительно – «отлично». Крановщица вывела в журнале «отл.» и забрала у Аллы ластик – финский, пахнущий клубникой – за неправильное употребление существительного. Все называли ластик резинкой, а Алла по привычке говорила «ластик». Алла отдала ластик без сожаления. Знала, что он достанется сыну Крановщицы.