Территория книгоедства
Шрифт:
После подписей людей, на тот момент уже председательствующих во всеземном правительстве (В. Хлебникова и Г. Петникова), к «Воззванию» был добавлен постскриптум: «Мы верим, что этот список скоро пополнится блестящими именами Маяковского, Бурлюка и Горького».
В том 1917-м же году Горькому, видимо, так и не удосужившемуся прочесть «Воззвание», предземшаровцы (к именам Хлебникова и Петникова добавляется имя Каменского) адресуют «Открытое письмо». Вот его полный текст:
Алексей Максимович!
Хотя мы сторонники войны между возрастами, но мы знаем, что возраст духа не совпадает с возрастом туловища.
Жмем Вашу руку…
Далее идут подписи.
С Маяковским и Бурлюком понятно, но почему молодые литературные провокаторы так настойчиво апеллируют к Горькому? А вот почему.
Во-первых, Горький в 1915 году, выступая на вечере в «Бродячей собаке», посвященном выходу литературного альманаха «Стрелец», бросил следующую крылатую фразу, мигом растиражированную газетами: «В футуристах все-таки что-то есть!»
Во-вторых, Горький лет за десять до хлебниковского «Воззвания» развивал на «башне» у Вяч. Иванова идею о будущем правительстве России, состоящем из деятелей культуры, то есть мысль, вполне созвучную идее «предземшаризма».
Ну и, в-третьих, суммируя во-первых и во-вторых: это был сильный рекламный ход, своеобразная пиар-акция, выражаясь на новоязе последних лет.
Недаром фраза про «что-то есть» вместе с именем ее автора была вынесена на обложку одного из футуристических сборников.
Все мною вышерассказанное суть не только малый штришок в историю пиар-кампаний в России. Это еще и пальмовая ветвь автору, прославившему родную литературу не одной «Матерью», но и многими другими произведениями.
Грибоедов А
1. Хотя официально реформатором русского литературного языка считается Карамзин, на деле оживили его два человека – Крылов и Грибоедов.
Это мнение Александра Сергеевича Пушкина, считавшего и того и другого главными своими учителями.
Они ввели в литературу живую речь, не скованную светскими нормами и условностями. В баснях первого и в комедии второго наконец-то заговорили на своем языке московские кумушки и питерские извозчики, картавящие по-французски хлыщи и пропахшие навозом крестьяне.
Судьба даровала Грибоедову жизнь странную и короткую – впрочем, прожитую поэтом блестяще.
Замечательна история дуэли Грибоедова с Якубовичем.
Красавица Авдотья Истомина, балерина, ученица Дидло, повздорила с графом Шереметевым, своим покровителем, и по уговору Грибоедова зашла на чашку чая к поэту домой, где тот проживал вместе с графом Завадовским. Последний был безумно влюблен в Истомину, и Шереметев об этом знал, поэтому счел случившееся за измену.
По совету Якубовича, знаменитого дуэлянта, Шереметев вызвал Грибоедова и Завадовского на «четверную» дуэль – четвертым участником дуэли был Якубович. Первыми выпало стреляться Завадовскому с Шереметевым, Грибоедову с Якубовичем, соответственно, – вторыми. Дуэль проходила на Волковом поле осенью 1817 года.
Первый выстрел достался Шереметеву: пуля графа вырвала клок воротника на сюртуке противника.
«Он покушался на мою жизнь!» – в гневе воскликнул граф Завадовский и сделал смертельный выстрел.
«Вот тебе и репка», – сказал, глядя на мертвое тело, секундант
Из-за гибели участника дуэль Грибоедова с Якубовичем пришлось отложить, и состоялась она через год в Тифлисе.
Якубович, первоклассный стрелок, зная пристрастие Грибоедова к музицированию на фортепьяно, прострелил противнику ладонь левой руки и повредил тому мизинец. Этот-то скрюченный мизинец и помог опознать обезображенное до неузнаваемости тело поэта, когда последний пал жертвой обезумевшей мусульманской толпы в Тегеране летом 1829 года.
А потом была дорога в Арзрум, и Пушкину, встретившему на горном перевале арбу с покойником, на вопрос: «Кого там везут?» – скажут в ответ: «Грибоеда».
2. Восточная, вернее мусульманская, тема нынче актуальна, как никогда. Известные всем события – Чечня, Палестина – тому причиной. Впрочем, и во времена Грибоедова тема эта волновала умы людей. Более того – возможно, что не будь тех знаменитых кавказских рейдов генерала Ермолова, не было бы нынешней злобы чеченцев к русским, не было бы мертвых русских мужчин и женщин, погибших от ножа, фугаса, автомата Калашникова и прочих разновидностей орудий убийств, которые чеченская сторона с выгодой покупает на оборачиваемые в той же России деньги.
Вот как хотелось видеть трагические тегеранские (не чеченские) события 1829 года российскому правительству (из сообщения тогдашнего министра иностранных дел командующему Кавказским корпусом):
При сем горестном событии (гибель Грибоедова. – А. Е) его величеству отрадна была бы уверенность, что шах персидский и наследник престола чужды гнусному и бесчеловечному умыслу и что сие происшествие должно приписать опрометчивым порывам усердия покойного Грибоедова, не соображавшего поведение свое с грубыми обычаями и понятиями черни тегеранской…
Вот так. Вышел господин Грибоедов и в одиночку, по глупости, иначе говоря – опрометчивости, попер на толпу мусульманской черни. Дурак был вроде Чацкого из своей комедии. Не рассчитал сил. За это и поплатился.
Примерно то же самое было и в достопамятные советские времена, когда чечен (не тегеранец) и русский были братья навек и всякие там отдельные мордобои, переходящие в смертоубийство и поножовщину, не имели якобы под собой ни исторических, ни национальных корней.
Чего-то меня понесло в политику. Наверное, насмотрелся балабановских фильмов, которые, кстати, мне очень нравятся, в особенности – «Война». Возвращаясь же к Грибоедову, сообщаю: у автора хрестоматийного «Горя от ума», кроме этого самого «Горя», есть не менее достойные сочинения. Стихотворение «Лубочный театр», например. Вот какое у него примечательное начало:
Эй! Господа!Сюда! сюда!Для деловых людей и праздныхЕсть тьма у нас оказий разных:Есть дикий человек, безрукая мадам…Вот на этой-то безрукой мадам я и ставлю не точку, а многоточие, надеясь, что заинтересовал читателей.
Григорьев Г
Питерскому поэту Геннадию Григорьеву однажды я посвятил рассказ. Историю про человека в противогазе. Привожу его целиком, благо рассказ короткий.