Террор не пройдет! (Белый легион - 2)
Шрифт:
Глеб выключил телевизор. Врубил музыкальный центр. Подборка дисков была по вкусу Зевса - сплошь классика. Зазвучала божественными аккордами опера Вагнера "Гибель богов". Эта музыка будто вышибала человеческий дух из тесных оков обыденности, возносила его к божественным вершинам, открывала взор на суть вещей. Да, "Хор Валькирий" стоило бы сделать гимном Организации...
Насладиться до конца высоким искусством Глебу не дали. Затренькал внутренний телефон.
– Зайди ко мне, - послышался в трубке многообещающий голос Зевса.
– Тут кое-что интересное... Глеб спустился в подвал, где в защищенном от всех видов прослушивания
– Не упускай ничего, - произнес он, включая видеомагнитофон.
На экране появился Рамазан Актов, из которого Доктор выжимал все самые позорные факты его мерзкой биографии.
"- Отработали заказ... Взорвали лабораторию. Вместе с людьми.
– Дальше.
– Цель была - лаборатория, оборудование. Персонал.
– Чем дело кончилось?
– Мы выполнили заказ. Там был список людей, которых надо ликвидировать обязательно.
– Кто заказчик?
– Платили хорошо... Какой-то Виктор.
– Кто такой Виктор?
– Странный тип... Не из уголовников. Не из идейных...
– Как выглядит?
– Голос у Доктора был вкрадчивый.
– В шляпе... Серый какой-то. Средний рост. Среднее телосложение. Весь какой-то средний. Я не помню его лица, - допрашиваемый запнулся. И с отчаянием воскликнул: - Я не могу вспомнить его лица. Не могу. Не могу...
– Спокойно. Тут тихо и безопасно, - голос у Доктора стал как у проповедника, агитирующего туземца принять христианство.
– Все нормально. Тут все относятся к тебе хорошо. Тут ничто не угрожает.
– Не поверишь, я его боялся... Я, который никого никогда не боялся..."
Это дала о себе знать базовая матрица личности. Хотя тут Рамазан себе льстил... Когда его привели в себя, вернули ему адекватное сознание, дали прослушать, что он наговорил, это уже был другой человек. Раздавленный. Сломленный. Боящийся смерти. Утративший просветленное, необходимое для шахида пьянящее состояние абсолютной уверенности в правильности пути.
Последний разговор. На экране появился Атаман.
– Расстрела для тебя мало, но все, что можем... В тот момент Рамазан не выдержал.
– Служить буду!
– заголосил он.
– Верным псом буду! Жить хочу!
Он окончательно утратил свое лицо. Произошло то, что он, презиравший смерть, еще несколько часов и помыслить себе не мог.
– Дохлым псом ты будешь, - Атаман ткнул его стволом пистолета в лоб. Погладил пальцем спусковой крючок. И убрал пистолет. Хотя и очень хотел пустить в лоб этому существу пулю.
Зевс выключил видеомагнитофон и покачал головой.
– Мне кажется, у Атамана слишком много личного. Это мешает работе.
– Иногда мешает. Иногда помогает, - сказал Глеб.
– У Атамана немало накопилось счетов к этим подонкам. В Наурской боевики вырезали семью его брата-казака... Труп возили по селу, привязав к трактору... Мы не роботы. Когда кончается личное, мы превращаемся в обычных убийц. Должно быть, ощущение справедливости.
– Ладно, - отмахнулся Зевс.
– Отставить философию. Ты понял, о чем говорил Актов?
– Он исполнил заказ на взрыв какой-то лаборатории. Скорее всего, это Ищенко.
– Правильно. Неожиданно пересеклись разработки "Зеленая книга" и "Полынь".
– Виктор...
– На имя не обращай внимания. Серая шляпа. Невзрачный тип. Человек без лица... Кто это, Глеб?
– "Вервольф"!
– Точно. Он.
– И что теперь?
– Пока ничего. Отдыхай, Глеб. Ты заслужил... По ласковому тону Зевса Глеб понял, что отдохнуть ему не дадут.
* * *
Санин не умел ездить на метро. Это было для него пыткой. Особенно в час пик. Особенно сегодня. Состояние у него было нервозное. Не хватало воздуха, и от этого сердце тревожно сжималось, а потом колотило молотом. На душе лежала холодная лягушка. Белидзе... Как все неожиданно, глупо... Смерть всегда приходит неожиданно... Но Белидзе - жизнелюб, с искрометным чувством юмора, душа любой компании - наглотался таблеток... Почему? На финишной прямой, когда им предстояло порвать ленточку и взять приз. Может быть, просто сошел с ума? Не выдержал обрушившегося счастья? Или давно точила его проклятая ржа, разъедала нервы все годы, тянувшиеся беспросветно, без какого-либо намека на лучшее будущее. Все было посвящено изнурительной работе, в которой он забывался, как алкоголик забывается в вине? Неясно все... И жутко...
Санин с трудом влез в поезд на "Савеловской". Самая неудобная линия метро - серая. Поезда ходят редко, битком набитые. И народ тут какой-то остервенело злой. Эта серая кишка засасывает работяг, люмпенов, молодежь из лимитских спальных районов. Он жил на "Алтушке" - есть такой "Гарлем" в Москве, гавань детей разных народов...
Плотно стиснутый телами, Санин завис, вцепившись в поручень. В левый бок ему впечатывался острый локоть. На спину мягко легла объемистая женская грудь. В стороне кто-то сдавленно, под нос, для себя, не для людей, матерился. Девица рядом тщетно пыталась раскрыть покетбук серии "Страстная любовь". Математик ощущал себя в этой толчее одиноким и беззащитным. Сорокапятилетний интеллигент, не умеющий в жизни ничего, кроме как решать дифференциальные уравнения, выстраивать модели, обсчитывать линейные и нелинейные процессы. В России сегодня на фиг не нужны нелинейные процессы. И России на фиг не нужен доктор математических наук Санин... Белидзе злила такая постановка вопроса. Он хотел изменить положение вещей... Белидзе, Белидзе, где теперь твоя мятущаяся душа?.. И вдруг какой-то бесенок, живущий в каждом человеке, тихонько подсунул Санину подленькую мыслишку: уже все на мази, время стричь купоны. Деньги. Огромные деньги. И одним компаньоном стало меньше.
"Дмитровская". Народ вынесло из вагона, как пробку. И новых пассажиров забило обратно, как поршнем... Сердце все сильнее ухало в груди Санина. Тягостное томление стискивало, и настроение опустилось ниже ватерлинии. Сегодня в метро было особенно тяжело и тоскливо... Тела вокруг утрамбовывались, колыхались в несущемся на всех парах вагоне. Теперь слева была плоскогрудая тетка. Сзади дышал луком кавказец. А справа притерся серый невзрачный тип, таких вообще в жизни не заметишь. Тип локтем давил ему в бок.
– Осторожнее, пожалуйста, - произнес с раздражением Санин.
– Ох, прошу прощения, - как-то жалобно проворковал тип в сером костюме, и математику стало неудобно, что наехал на такую же жалкую жертву метро, как и он сам.
– Ничего, - пробормотал Санин.
Тип еще более неуклюже развернулся, вжимая в бок Санину холщовую сумку, и стал с трудом продвигаться к дверям. Чертова сумка! Гвозди он там, что ли, носит?!
– Да аккуратнее же!
– воскликнул Санин, почувствовав легкий укол в бок.
– Вы меня укололи!