Террор

Симмонс Дэн

Лейтенант вытер пот со лба. Потом снял рукавицы и перчатки, вопросительно склонив голову к плечу, словно испрашивая позволения у хозяйки дома. Потом он снова вытер покрытый испариной лоб. Просто уму непостижимо, как сильно нагрелось маленькое помещение под снежным куполом от огня единственного самодельного светильника.

— Капитан хотел бы… — начал он и осекся. — Ох, черт возьми.

Ирвинг залез в свою кожаную сумку и извлек оттуда галеты, завернутые в старую салфетку, и судочек с джемом, завернутый в прекраснейший азиатский шелковый платок.

Он

протянул оба свертка Безмолвной дрожащими — непонятно почему — руками.

Эскимоска не пошевелилась.

— Пожалуйста, — сказал Ирвинг.

Безмолвная моргнула два раза, убрала нож под свои меха, взяла маленькие свертки и положила рядом с собой на ледяное ложе. Она по-прежнему лежала на боку, приподнявшись на локте, и сосок ее правой груди почти прикасался к шелковому платку.

Ирвинг опустил взгляд и осознал, что тоже сидит на толстой шкуре, постеленной на узкую снежную скамью. «Откуда у нее вторая шкура?» — подумал он, но сразу же вспомнил, что более семи месяцев назад она получила в свое пользование парку своего спутника — седовласого старого эскимоса, который скончался на корабле, смертельно раненный выстрелом одного из людей Грэма Гора.

Женщина развязала сначала старую камбузную салфетку, не выказав никаких эмоций при виде пяти завернутых в нее галет. Ирвинг провел немало времени, выбирая наименее источенные долгоносиком галеты, и почувствовал себя слегка уязвленным тем, что его старания остались неоцененными. Развернув второй сверток, с маленьким фарфоровым судком, сверху залитым воском, эскимоска поднесла к лицу китайский шелковый платок — с затейливыми узорами ярко-красного, зеленого и синего цвета — и на мгновение прижала к щеке. Потом отложила в сторону.

«Все женщины одинаковы, везде и повсюду», — пронеслось в уме у Джона Ирвинга. Он осознал, что при всем своем богатом опыте сексуального общения с молодыми женщинами он никогда еще не испытывал столь сильного чувства… интимной близости… как сейчас, когда сидел самым невинным образом при свете самодельного светильника с этой юной аборигенкой.

Когда леди Безмолвная подцепила пластинку застывшего воска и увидела джем, она снова вскинула взгляд и уставилась на Ирвинга. Казалось, она пытается прочесть его мысли.

Он неловко изобразил жестами, как она намазывает джем на галеты и ест их.

Эскимоска не пошевелилась. И не отвела от него пристального взгляда.

Наконец она подалась вперед и вытянула правую руку, словно пытаясь достать до него. Ирвинг слегка отшатнулся, но в следующий миг понял, что она тянется к маленькой нише в стене — к узкой выемке, вырубленной в одном из ледяных блоков, — в головах снежного ложа, покрытого меховыми одеяниями, на котором он сидел. Он сделал вид, будто не заметил, что ее собственное меховое покрывало соскользнуло ниже, и постарался не пялиться на ее свободно болтающиеся груди.

Женщина протянула Ирвингу что-то бело-красное, пахнущее дохлой и уже подтухшей рыбой. Он понял, что это еще один шмат сала — тюленьего или какого другого, — который хранился на холоде в ледяной нише.

Он

взял у нее сало, кивнул и продолжал неподвижно сидеть, держа шмат обеими руками над коленями. Он понятия не имел, что с ним делать. Может, он должен отнести его на корабль, чтобы вытапливать из него жир для своего собственного светильника?

Губы Безмолвной слегка дрогнули, и на мгновение Ирвингу показалось, будто она улыбнулась. Она поднесла короткий острый нож ко рту и поводила лезвием вверх-вниз, словно собираясь отрезать свою полную нижнюю губу.

Ирвинг смотрел на нее, по-прежнему держа в руках мягкий кусок сала и кожи.

Громко вздохнув (Ирвинг почти забыл, что даже без языка молодая женщина все же в состоянии издавать некоторые звуки), Безмолвная снова подалась вперед, взяла у него шмат сала, поднесла к своим губам и отрезала от него ножом несколько тонких ломтиков, каждый раз пропуская короткое лезвие между белыми зубами прямо в рот. Она прожевала, а потом вернула Ирвингу сало с полоской эластичной тюленьей кожи (теперь он был почти уверен, что это тюлень).

Ирвингу пришлось немного повозиться, чтобы добраться до спрятанных под зимней шинелью, курткой, свитерами и жилетом ножен на поясном ремне и вытащить нож. Он показал Безмолвной нож, чувствуя себя малым ребенком, ждущим похвалы за хорошо усвоенный урок.

Она еле заметно кивнула.

Ирвинг поднес вонючий скользкий шмат сала к открытому рту и быстро полоснул по нему ножом, как делала эскимоска.

Он едва не оттяпал себе нос. Он точно отхватил бы себе нижнюю губу, когда бы нож не застрял в тюленьей коже (если она была тюленьей), мягком мясе и белом сале и не дернулся немного вверх. Однако единственная капелька крови все же сорвалась с рассеченного носа.

Безмолвная не обратила внимания на кровь, еле заметно помотала головой и протянула Ирвингу свой нож.

Он сжал в руке непривычно легкий нож и повторил попытку, уверенно резанув лезвием сверху вниз, в то время как капелька крови упала с его носа на шмат сала.

Лезвие вошло в него легко, как в масло. Маленький каменный нож — просто уму непостижимо — был гораздо острее его собственного.

Большой кусок сала оказался у него во рту. Ирвинг принялся жевать, пытаясь идиотскими гримасами и кивками выразить признательность женщине.

На вкус оно походило на дохлого карпа трехмесячной давности, вытащенного со дна Темзы за вулричскими сточными трубами.

Ирвинг почувствовал сильнейший рвотный позыв, хотел было выплюнуть комок полуразжеванного сала на пол снежного дома, потом решил, что подобный поступок не поспособствует выполнению его деликатной дипломатической миссии, и проглотил.

Ухмыляясь в знак благодарности за лакомое угощение и с трудом подавляя не стихающие рвотные позывы — одновременно украдкой промокая свой слегка рассеченный, но сильно кровоточащий нос обледенелой рукавицей, в данный момент служащей носовым платком, — Ирвинг с ужасом увидел, что эскимоска недвусмысленным жестом предлагает ему отрезать и съесть еще сала.