Террористы (Наёёмные убийцы)
Шрифт:
Ящики были сколочены на совесть из шершавых сосновых досок и напоминали формой и величиной гробы.
Он протиснулся в щель, убедился, что надежно скрыт ящиками, и вытащил из рукава железный прут. Длина, толщина и тяжесть прута вполне подходили для того, что он задумал.
Оставалось только ждать, пока на смену светлой летней ночи придет утро.
Цементный пол был твердый, холодный, сыроватый, и он немного мерз, лежа на животе и уткнув лицо в сгиб левой руки. Правая рука держала прут, сохраняющий тепло его тела.
Его разбудил птичий
Около шести из дома донеслись какие-то звуки. Они были слабые, неразборчивые, и человека за ящиками подмывало прижаться ухом к боковой стене. Однако он не решился, ведь для этого пришлось бы высунуться из укрытия.
В узкую щель между ящиками он видел отрезок дороги и дом напротив. Промелькнула машина, потом совсем близко заработал мотор, и проехала еще одна машина.
В половине седьмого за стеной послышались шаги; судя по стуку, кто-то ходил в сабо. Звук удалился, снова приблизился, так повторилось несколько раз, наконец он явственно услышал низкий женский голос:
— Ну, пока. Я поехала. Вечером позвонишь?
Ответа он не уловил, но слышно было, как открывается и закрывается наружная дверь. Он стоял неподвижно, не отрывая глаза от щели.
Женщина в сабо вошла в гараж. Он не рассмотрел ее, но услышал щелчок, когда она отпирала замок велосипеда, и шаги по гравию, направляющиеся к дороге.
Когда она проезжала мимо участка, он разглядел только белые брюки и длинные темные волосы.
После этого он сосредоточил взгляд на доме напротив. Жалюзи плотно закрывало окно, находившееся в его поле зрения.
Прижимая локтем железный прут к левому боку под курткой, он выбрался из-за ящика, прокрался к боковой стене и припал к ней ухом, не спуская глаз с дороги.
Сначала он ничего не услышал, потом уловил звук шагов: кто-то поднимался по лестнице.
Дорога была пуста.
Где-то далеко лаяла собака, глухо гудел дизельный мотор, но в непосредственной близости к дому царила тишина.
Он натянул лежавшие в карманах куртки перчатки, быстро выскользнул из гаража, шмыгнул за угол и нажал ручку наружной двери.
Как он и думал, она была не заперта.
Он приоткрыл дверь, услышал шаги на втором этаже, убедился, что на дороге по-прежнему никого нет, и юркнул внутрь.
Ступенькой выше каменных плит тамбура начинался паркет прихожей; он замер, глядя направо через прихожую в просторную гостиную.
Расположение комнат ему было известно.
В правой стене — три двери; средняя, которая вела на кухню, была открыта. За дверью в левой стене — ванная. Дальше — лестница на второй этаж. Она частично заслоняла гостиную, обращенную окнами в сад за домом.
На вешалке слева от него висела верхняя одежда; под ней на каменном полу стояли сапожки, туфли и сандалии. Прямо напротив входной двери в тамбур выходила еще одна дверь. Он отворил ее, вошел и беззвучно закрыл за собой.
Он очутился в подсобном помещении, которое
Он заглянул в шкафы. В одном висел лыжный костюм, дубленка и прочая одежда, которая редко употребляется или в которой вовсе нет надобности летом. В другом стояли длинные рулоны плотной бумаги и пятилитровая банка с белой краской.
Звуки наверху стихли.
Зажав в правой руке железный прут, он левой приоткрыл дверь и прислушался.
Внезапно на лестнице послышались шаги, и он поспешил закрыть дверь, но прижал ухо к щели.
Шаги звучали не очень отчетливо, очевидно человек был в одних носках или босиком.
Что-то грохнуло на кухне, словно упала на пол кастрюля.
Тишина…
Потом шаги стали приближаться, и он покрепче взялся за прут.
Слышно было, как открывается дверь в ванную, потом — шум спускаемой воды в унитазе. Он снова приоткрыл дверь и выглянул.
Сквозь журчанье воды до него донесся своеобразный звук, какой бывает, когда кто-то чистит зубы и в то же время пытается петь. Потом человек в ванной стал полоскать рот, откашлялся, сплюнул и снова запел, уже отчетливее и громче.
Несмотря на страшно фальшивое исполнение, он узнал песню, хотя не слышал ее лет двадцать пять. Название, кажется, «Марсельская девчонка».
…Однажды ночью в лунном свете
Лежать мне мертвой в портовом переулке…
Одновременно зашумел душ.
Он вышел в тамбур и прокрался на цыпочках к полуоткрытой двери в ванную. Журчанье воды не заглушало песни, которая теперь перемежалась блаженным фырканьем.
Держа наготове прут, он заглянул в ванную.
Перед ним была порозовевшая блестящая спина с двумя валиками жира между подушками лопаток и тем местом, где у людей обычно находится талия.
Дряблые ягодицы тряслись над бледными бугристыми ляжками; в складках под коленями синели расширенные вены; икры были покрыты бугорками.
Он смотрел на жирную шею и розовую лысину под тонкими прядками черных волос.
Покрывая несколько шагов, отделявших его от человека в ванне, он ощутил гадливость и омерзение, поднял свое оружие и одним ударом, в который вложил всю свою ненависть, раскроил череп толстяка.
Ноги убитого скользнули по гладкой эмали, и он упал ничком. Голова глухо стукнула о край ванны, тело с чмоканьем распласталось под струями душа.
Убийца наклонился, завернул краны. Кровь и мозговое вещество смешались с водой и устремились в отверстие стока, наполовину закупоренное большим пальцем ноги мертвеца.
С гримасой отвращения убийца схватил мохнатое полотенце, вытер свое оружие, бросил полотенце на голову покойника и сунул железный прут в намокший рукав куртки.
Закрыл дверь ванной, вышел в гостиную и отворил стеклянные двери в сад, газон которого граничил с прилегающим к поселку полем.