Терское казачество. Вспомним, братцы, про былое

Коломиец Владимир Г.

Нет, ни Кремля, ни его зубчатых стен, ни соборов, ни пышных дворцов его описать невозможно. Надо видеть, видеть… надо чувствовать все, что они говорят сердцу и воображению!

Где-то над рощами слышался вороний грай, а впереди далеко-далеко, за городом, снова проступали синеватые дебри Подмосковья, где казаки-конвойцы вскоре выедут, чтобы продолжать путь к столице.

…Было раннее свежее утро, когда колонна казаков-конвойцев подъехала к Аничковой заставе Санкт-Петербурга.

– Кто такие? Куда едете? – спросили двое стражников, выйдя за шлагбаум.

– Терцы мы! В Конвой Его Императорского Величества едем,

служить! – ответили сразу несколько казаков.

Вышел дежурный офицер и, переговорив со старшим колонны, крикнул:

– Открывай!

И шлагбаум открыли.

Цокали копыта лошадей по булыжной мостовой. Григорий с волнением разглядывал город. «Вот, это столица! Как здесь все внушительно и величаво», – думал он. Сидя в седле прямо, как и всякий опытный наездник, он задумчиво посматривал вперед. Улица прямая и ровная вела их к цели. Конь, будто угадывая, что хозяин о чем-то задумался, ступал медленно, а один раз даже остановился в нерешительности. Это произошло против собора, из открытых дверей которого доносилось на улицу величавое церковное пение.

– Боже ты мой! – вспомнил Григорий. – Да сегодня же праздник – Преображение, как говорили в станице – Спас. В этот день мать, беря его в церковь, говорила:

– Помни, сынок, три у нас Спаса. Первый – медовый, значит, лету конец. Второй Спас – яблочный. Спас – Преображение, яблоки светят. Третий Спас – орешный, орехи поспевают после Успенья.

Преображение Господне… Ласковый, тихий свет от него в душе – доныне. Должно быть, от утреннего сада, от светлого голубого неба, от ворохов соломы, от яблок, хоронящихся в зелени, в которой уже желтеют отдельные листочки. Ясный, голубоватый день, не жарко, август. Григорий вспоминает, как ожидали крестный хор, а потом начиналось освящение. Священник в необыкновенной ризе читал над яблоками молитву и начинал их окроплять. Так встряхивал веником, что брызги летели, как серебро, сверкая тут и там…

Он тронул каблуком остановившегося коня, и жеребец с очень стройными ногами гордо двинулся дальше. Продолжали цокать копыта, удаляя всадников от места, заставившего дрогнуть сердца.

На одном из перекрестков они повернули и вскоре остановились у подворья. Коновязи, лошади одинаковых мастей и казаки: кубанцы и свои – терцы. Забились вновь казачьи сердца, что-то знакомое и привычное прошлось по душе.

Из подворья, обнесенного забором и разделенного каменными тумбами, вышел офицер.

– Приехали, дорогие! – восторженно поприветствовал он их. – Рады видеть вас, а мы уже заждались. – Он снял папаху и перекрестился.

Казаки спешились и тоже перекрестились.

– С прибытием, – еще раз обратился к ним офицер, – извините, что не встречаем торжественно, служба! – И он обнялся с офицером, сопровождавшим новобранцев.

Терцев окружили свободные от службы казаки-конвойцы, и начались расспросы…

Глава V

Петербург не дал казакам расслабления. Уже через месяц, освоившись, они приступили к несению службы.

Стоя на часах [5] , Григорий все чаще и чаще стал слышать от придворных о возможной войне с Турцией.

– Давно их надо проучить, – говорил один чиновник какому-то генералу, на что последний отвечал:

– Еще бы подождать, не готовы мы.

– Подготовку надо ускорить, – говорил все тот же чиновник. – Царь не случайно посылал наше посольство в Константинополь. Ментиков обязательно раздует конфликт.

– Но

это уже зависит не от нас, – отвечал генерал.

5

Стоять на часах – быть в карауле. – Прим. авт.

Григорию вспомнился разговор с отцом перед отправкой в Конвой.

– Чувствует мое сердце, что обманчиво нынешнее спокойствие, – говорил он. – Как бы не пришла беда!

– Да что может произойти? – запальчиво спросил тогда Григорий. – Нас Государь призвал к себе по очереди, и о какой-либо угрозе никто не ведает.

– Это так, сынок, – отвечал отец. – Но все эти посольства в Константинополь, частые поездки здесь, на юге, не случайны. Как бы к осени не разгорелось!

– Да кто нам может угрожать? – уже раздраженно спросил Григорий.

– Южный сосед, – просто ответил отец. – Чувствуют они чью-то поддержку, вот и нахальничают.

– Турция, что ли? Так мы ей уже не раз преподавали урок, – продолжал Григорий, – думаю, она не сунется.

– Дай-то Бог, – тихо сказал тогда отец, обнимая его за плечи.

А дело обстояло следующим образом. В середине XIX века узловым вопросом международных отношений стал «восточный вопрос». Он возник в связи с тем, что экономические интересы европейских стран, в первую очередь Англии, Франции, России и Австрии, сталкивались в поисках новых владений на Балканском полуострове и в Передней Азии, где им противостояла слабеющая Османская империя. Передовые страны Европы стремились к разделу турецких владений и самой Турции в целях расширения рынков сбыта.

Россия издавна была связана с братскими народами Балкан, поэтому влияние в балканских землях считалось одной из основных внешнеполитических задач. Кроме того, России также нужны были рынки Ближнего и Среднего Востока, откуда ее за последнее десятилетие все более энергично вытесняли англичане и французы. России нужно было получить свободный, обеспеченный силой оружия выход судов с хлебом через проливы Босфор и Дарданеллы в Средиземное море. Поэтому в голове русского императора Николая I все более зрела идея ликвидации Турецкой империи и утверждение российского щита на берегах Босфора и Дарданелл.

Турецкое правительство, шедшее на поводу у английских и французских дипломатов, само было настроено против России. Оно жило идеями реванша за неудачи, испытанные в войнах с Россией, вынашивая планы возвращения Кавказа, Крыма, берегов Черного и Азовского морей.

Английские и французские дипломаты всячески способствовали разжиганию конфликта между турецким правительством и русским царем, подталкивая султана на войну против России, обещая ему вооруженную и иную помощь. В случае такой войны Англия могла обнажить меч под благородным предлогом «защиты» слабой Турции от сильного царя и тем выиграть в общественном мнении Европы, чтобы легче было сколотить антирусскую коалицию. Этим замыслам английского правительства, как никогда, благоприятствовала внутренняя обстановка во Франции. Вступивший путем авантюр на французский престол Наполеон III искал способы погасить ненависть народа к установленной им контрреволюционной диктатуре крупной буржуазии. Наилучший способ он видел в победоносной войне против какого-либо из двух сильнейших виновников поражения Наполеона I – России или Англии. Обстановка складывалась так, что можно было найти даже поддержку одного из них – Англии в войне против другого – России.