Тертон
Шрифт:
Оглядевшись, Стас разделся догола — лягушек, что ли, чиниться? — и нырнул. Вода была прохладная, но терпимо, сразу подняла тонус. Стас поплавал туда-сюда, понырял, вспоминая детство, затем вылез на берег, обтерся полотенцем, оделся.
Возвращаться пока не тянуло. Он неспешно, наслаждаясь безлюдной природой, прогулялся по берегу вдоль воды в западном направлении — берег там превращался из каменисто-песчаного в глинистый и непроходимый, потом вернулся и пошел на восток мимо грунтовой дороги и стоящей на ней «Тойоте» до места впадения ручья в озеро.
В детстве, в состоянии лунатизма, он дошел именно до этого ручья —
Возле «капища» местность не изменилась: тот же изгиб разлившегося ручья, те же кусты можжевельника на берегу и те же огромные камни напротив, сложенные в груду выше человеческого роста вроде бы как попало, — но если присмотреться, на уровне интуиции начинаешь улавливать некий неуловимый порядок… Будто бы это была каменная кладка — фундамент или часть стены, — но со временем оплыла, покосилась, частично ушла в землю.
И тут Стаса захлестнуло сильнейшее ощущение чужого присутствия — совсем как ночью, только намного ярче и сильнее. Он вздрогнул и оглянулся: заросший лесом берег, прозрачная вода, сквозь нее отлично просматривается песчаное дно, трава, валуны… Никого. Но кто-то ведь смотрит? Да, Стас мог бы поклясться, что за ним наблюдает некто незримый.
Словно что-то толкнуло его вперед, и он повлекся по колено в воде к древней каменной кладке, протянул правую руку к гладкому камню на уровне лица размером с багажник его машины, сине-красно-бурому, с золотистыми прожилками. Коснулся шершавой поверхности. После купания в холодной воде или по какой-то другой причине камень показался теплым, хотя тут царила густая тень, — нет, даже не теплым, а почти что горячим…
Но Стас не отдернул руки, хотя по законам логики и физиологии должен был бы, а надавил пальцами сильнее. И пальцы провалились в казалось бы непроницаемую жесткую поверхность, поскольку камень в месте прикосновения начал крошиться, распадаться, превращаться в мельчайший, как пыль, песок.
Стасу бы удивиться, запаниковать, выматериться, наконец, отскочить — однако ничего подобного он делать не стал, а продолжал целеустремленно погружать руку в крошащийся валун, засовывать руку все глубже и глубже, а монолит послушно поддавался, рассыпаясь в тонкую пыль по ходу движения руки.
Дальние-предальние окраины здравого смысла Стаса били приглушенную тревогу. Мол, что это твориться-то? Что за чудеса ненормальные? Но основная часть сознания точно выключилась.
Он запустил руку в камень по локоть, прежде чем пальцы явственно нащупали в сыпучем песке что-то длинное, тонкое, твердое… И он ухватил это что-то, нисколько не сомневаясь, что так и должно быть, вытянул блеснувшую цепочку под шелест песка, высыпающегося из узкой горловины сине-бурого валуна.
Стас отряхнул руку вместе с находкой, понемногу приходя в себя после странного транса. Да, это действительно была серебряная на вид цепочка, какую вешают на шею, с амулетиком в виде крохотного цилиндра, испещренного невразумительными письменами. На одном торце цилиндрика торчала петля для цепочки, другой торец выпирал гладким конусом. Амулет
Цилиндрик смутно что-то напомнил Стасу, но тот не сумел вспомнить, что именно.
Эта необычная находка была горячей, практически раскаленной, но быстро остывала и никак не беспокоила кожу Стаса. Он держал цепочку крепко, не отрывая от нее зачарованного взгляда.
Сильно стукнуло сердце и заколотилось — подумать только, оно до этого вообще не стучало? Кажется, нет.
Стас встрепенулся, отшагнул от капища, почуяв, наконец, как онемели в ледяной воде ступни и голени, сорвался с места и, разбрызгивая воду, чуть ли не бегом рванул обратно к озеру.
Пока бежал, в ушах звенело — даже не звенело, а играла изумительно прекрасная музыка, которая тут же напрочь забывалась, оставляя после себя лишь впечатление чего-то неземного и невероятно восхитительного.
На берегу Стас отдышался и худо-бедно пришел в себя. Транс кончился, и накатила целая волна чувств и вопросов без ответа. Он снова глянул на амулет в руке — тот никуда не пропал, лежал себе спокойно на ладони. Перевел взор на дорогу — машина тоже на месте. Зачем-то посмотрел наверх, на небо, и увидел мгновенно промелькнувшую радугу прямо посреди чистейшего голубого неба.
Поспешно проморгался, и неуместная радуга растворилась без следа. Опять глюки, получается? Что это с ним? С ума сходит? Но как же амулет? Он материален и не спешит исчезать! Что за дьявольское наваждение?
Не избавиться ли от него, пока не поздно? Он представил, как размахивается и швыряет цепочку с амулетом в озеро. Булькнет — и все, не будет у него больше доказательств сегодняшнего приключения, зато появится масса сомнений в собственной адекватности… Ах да, еще останется узкая, глубокая и аккуратная дыра в монолитном камне на капище… Или не останется?
Страх перед предстоящими рефлексиями и банальное любопытство победили. Стас сунул находку в карман штанов, влез в шлепанцы, сел в машину и, заведя двигатель, поехал обратно в деревню. На этот раз по пути начали попадаться люди: бодрый дед в широкополой ковбойской шляпе и с длинной палкой не спеша гнал корову к ручью, две девочки, видимо, сестры, обе рыжие и конопатые, не старше двенадцати лет, уставились на машину Стаса, узнали самого Стаса и сразу потеряли интерес.
Стас порадовался, что никто не застал его за процессом извлечения амулета из камня, хотя в нем жила уверенность, что этого не увидел бы никто при всем желании и старании. Он уже не считал, что с ним приключилось дьявольское наваждение. Нет тут ничего злого…
И он вспомнил-таки, на что похож цилиндрик амулета — на молитвенный барабан старика на дороге.
Глава 4
Амулет-4
После всех этих мистических страстей Стас долго не мог прийти в себя — за обедом был молчалив и рассеян, отвечал невпопад, пока мать вновь не заподозрила простуду после утреннего купания в озере. Тогда Стас сразу постарался придать своему поведению живости и естественности.
Пообедав, он ушел работать во двор, а когда дамы, убрав со стола, улеглись покемарить после обеда, как это у них водилось, закрылся в спальне и принялся изучать необычную находку чуть ли не под лупой.