Tervist, рыбка
Шрифт:
***
В сувенирном магазине внутри средневековой Маргариты я накупила безделушек с морской тематикой и по необъяснимой для меня причине впала в состояние полного оптимизма на счёт имеющегося у меня времени. Мне захотелось неспешно прогуляться до Таллинского порта пешком. В таком желании невозможно было отказать себе.
Незадолго до окончания посадки я добралась до парома. Уже на борту я вспомнила о забытом в камере хранения багаже. В оставленной сумке было несколько бутылок хорошего алкоголя, коробка духов для мамы и пара букинистических изданий на шведском языке для меня из магазина старой книги – блошиного рынка интеллигентного человека. Пан или пропал. Такой багаж я оставить не могла. Моё возвращение к камерам хранения в здании паромного терминала
Я сошла с парома и направилась в здание терминала. Зачем-то бегом. Наверное, хотелось чувствовать, что всё возможное для экономии времени на повторную посадку я сделала.
Медленным шагом я почти приближалась к Таллинскому рынку Balti Jaama и несла на плече сумку с букинистикой и крепким алкоголем, когда паром издал протяжный гудок и уплыл. Гудка я не слышала – уже ушла слишком далеко. А, может, он не загудел и решил остаться, чтобы ждать возвращения своего рассеянного пассажира. Надеюсь, что нет.
Позже я подумала: опоздание на паром, плывущий в Хельсинки, было кем-то запланировано за ненадобностью моего визита в финскую столицу.
Я решила отменить предстоящую в Хельсинки встречу, о чём никому не сообщила, и вернуться прямиком в Санкт-Петербург. В культурной столице я не была уже больше полугода. Попытка найти билет на вечерний автобус из Таллина не увенчалась успехом. Билетов не оказалось, но мне удалось купить билет на утренний рейс в 9 часов. Обстоятельства настояли на том, чтобы я осталась в Таллине до утра.
Бронировать гостиницу не было необходимости – мне хотелось посмотреть на Старый город в темноте. Я не отказала себе и в этом душевном порыве.
Но всё это было до Элины. Она изменила мои планы и мой маршрут.
***
Мира встретила Элину на террасе Таллинского рынка Balti Jaama.
– Ait"ah 12 , – Мира быстро закрыла молнию небольшой поясной сумки. Она положила несколько монет сдачи в карман ветровки и взяла картонную тарелочку под дно. Девушка направилась по внешней лестнице на второй этаж кирпичного здания рынка. Удивительно, что прилавок продавцов жареной рыбы еще работал. В Эстонии всё закрывается очень рано, в том числе в Таллине. Едва ли найдётся сотня круглосуточных заведений во всей стране. После 20:00 по будним дням сложно найти даже открытый продуктовый магазин. Терраса рынка Balti Jaama закрывалась в 19:00, как и сам рынок. На улице под навесами остались единичные торговцы мелкой корюшкой. Туристы были их основными покупателя. Наличных денег у Миры оставалось немного. Оплату по карте за прилавком не принимали, но на порцию рыбы с запечёнными овощами хватило. После еды она планировала успеть прогуляться по рынку, где всегда толпился народ.
12
Спасибо (эст.)
Как и на всех рынках, здесь можно было найти всё, что душе угодно. От пластиковых магнитов до неприятностей.
На террасе стояла пара деревянных столов с тройкой стульев вокруг каждого и несколько круглых уличных на высокой ножке – «сидеть» за ними можно было только стоя.
Мира уселась за свободный столик с тремя стульями, достала из ветровки телефон в жёлтом чехле и положила рядом. Несколько монеток звякнули в кармане. На спинку соседнего стула она повесила за лямки рюкзак, на сидении расположила холщовую сумку с дорого доставшимся багажом. Стул оказался очень удобным – пологая форма деревянной спинки и подлокотники с мягкой обивкой ожидаемо придавали мебели комфорта. Мира откинулась на спинку. Она протянула руку и повесила небольшую сумку с картой и мелкими предметами внутри на подлокотник другого соседнего стула – все вещи были на виду.
Мира подумала: «Вот так человек подсознательно занимает пространство, когда остаётся один – раскладывает всюду ненужные предметы в количестве большем, чем требуется для
Она приступила к еде. Поджаристая рыба хрустела, когда Мира откусывала кусочки крепкими белыми зубками. Золотистая корочка вобрала в себя множество соли – из панировочной смеси и из телец рыбёшек, пропитанных морским солёным духом. На аккуратно нарезанных морковках и картошках виднелись чёрные полосы и пятнышки, оставшиеся после жарки на гриле – подгоревшую часть овощей Мира любила больше всего.
Внезапно на телефон пришло сообщение в одном из мессенджеров. Мобильный интернет на финской СИМ-карте отлично работал во всех европейских странах.
Она вызывающе посмотрела на экран, чтобы дать системе узнать себя. Телефон разблокировался. Мира прочла небольшой тест на английском:
«Привет. Спасибо за открытку. Мне жаль, что обидел тебя. Я, действительно, жду нашей встречи. Во сколько прибывает паром?»
Во вложениях к сообщению было два фото: открыточный вид природы далёкой страны на картонной карточке и её задняя сторона с парой фраз о причинённой боли и любви от адресанта из Таллина.
Мира опешила. Затем она свернула диалог и решила, что во второй раз взяла всё-таки правильный обратный билет – в Санкт-Петербург, домой.
Eesti Ajaloomuuseum
(Эстонский исторический музей)
Я писала, сколько себя помню. В памяти не очень хорошо восстанавливаются игры в больницу, которые регулярно упоминает мой отчим, но ручку в руке и бумагу под нею помню отчётливо. Когда я еще не знала букв, то рисовала на больших листах нечто похожее на волны. Строчка за строчкой. Друг под другом. И выдавала это за тексты. Приносила маме написанное, придумывала суть на ходу и читала с важным видом. Удивительно, но я даже оставляла место и рисовала непонятные символы между волнами – так делали родители. Мне было сложно понять, почему Лора – уже в те далёкие времена моя подруга– не обращает внимания на то, что взрослые пишут с пробелами и закорючками между словами. Её волнообразные сплошные тексты виделись мне совершенно низкопробными и неправдоподобными по этой причине.
«…А потом ты научилась писать сочинения».
Это событие определило дело всей моей жизни. Я писала дневники, рассказы, бесконечные заметки – до университета очень редко для кого-то, кроме себя. Иногда мне приходилось выходить из тени, писать не в стол и сдавать материалы в печать в местную газету. Нужно было нарабатывать портфолио с публикациями для поступления. Как ни странно, журналист должен уже быть журналистом, чтобы поступить на журфак.
Летом во время школьных каникул после шестого класса мы с соседками организовали во дворе редакцию журнала по мотивам популярного в те годы мультфильма. Распределили колонки, полосы. Мы вспомнили и перечислили всю лексику из сферы журналистики, которую где-либо слышали. Анонс, разворот, глянец, макет. Одна из «коллег» получила здание написать колонку о «джинсе». Почему-то нам казалось, что слово означает раздел о моде. Меня назначили главным редактором, но первый выпуск так и не получил окончательной вёрстки. Однако я выполнила все данные себе самой же задания: написала пять текстов с краткой биографией каждого из основных героев мультфильма и вступительное слово главного редактора.
Получив то сообщение и увидев открытку на фото в нём, я была уверена, что не отправляла её. И не писала ничего о разбитом сердце адресату. Она была подписана другим человеком, изменившим мои планы на эту самую жизнь. Разумеется, не профессиональные.
***
”Suum cuique”. «Каждому своё…», – любила говаривать я, отсылая оппонента к своей оконченной магистратуре по философии.
«…было написано на воротах Бухенвальда», – всегда добавлял мой дедушка – любитель истории Великой Отечественной Войны.