Теряя себя

Eve Aurton

Слой ароматной пены расступается под ногами, когда я залезаю в ванну и устраиваюсь поудобнее, подкладывая под голову сложенное полотенце и чувствуя ласкающие прикосновения воды. Она окутывает меня, даря невесомость, и на время я забываю о своих проблемах, вдруг начиная думать о том, чем мне хотелось бы заняться. Я могла бы попросить Хелен научить меня печь, а еще мне нужно попрактиковаться в рисовании, и прочесть уйму книг, и попробовать себя в танце, пусть это будет что-нибудь эротично-плавное, и те алкогольные коктейли, что делала Элисон — нужно обязательно вспомнить их ингредиенты. Постепенно список желаний переваливает за все мыслимые границы, и я закрываю глаза, мечтая о том, что никогда не случится — знаю, ведь теперь я не

принадлежу себе.

Вода уже стала прохладней, но я продолжаю лежать, пока не проваливаюсь в полудрему, этакой полусон, весь наполненный хаотичными событиями. Многие из них фантастичны: встреча с матерью, руль автомобиля в моих руках и проплывающие мимо пейзажи, море, ласкающее мои стопы пеной и мелкими ракушками, прибиваемыми волной. Среди мягких умиротворяющих образов слышу громкий стук и хмурюсь, пытаясь понять, откуда он в моем сне, пока что-то сильное и грубое не хватает меня за предплечье и не тянет за собой, в реальность. Едва успеваю уцепиться за плечи Хозяина, впившегося в мою руку и достающего из ванны. Мои ноги беспомощно стукаются о ее края, и я шиплю от острой боли, испуганно вглядываясь в перекошенное от гнева лицо Рэми и ни черта не понимая.

Вода, уже совершенно остывшая, стекает с меня и заливает пол вокруг нас, и я дрожу, ощущая холод, коснувшийся обнаженного тела. Но не это волнует сейчас, а яростный взгляд Господина, прощупывающего меня с головы до ног. Его пальцы до сих пор сжимают мою руку, и я стараюсь прикрыть грудь ладонями, словно стесняясь своей наготы, испорченной красоты, что теперь вряд ли привлечет его.

— Что-то случилось? Я что-то не так сделала? — Шепчу это посиневшими от холода губами, заглядывая в глаза Рэми и пытаясь уловить его настроение. Не понимаю, что могло произойти с нашей последней встречи, ведь все это время я была в комнате и ни с кем не разговаривала, если только Хелен не поведала ему о нашем тайном разговоре про Сопротивление.

— Хелен сказала, что ты не открываешь дверь, — его рубашка намокла, там, где я прижималась к нему, но он не обращает на это внимания, все продолжая изучать меня — не может быть, этого не может быть — обеспокоенным взглядом. И только я успеваю уловить это, как все мигом меняется, и Рэми вновь становится безразлично спокойным и недосягаемым. Он отпускает меня, освобождая от своей близости, но не отходит, ожидая объяснений.

— Я всего лишь уснула, — виновато пожимаю плечами и от холода лязгаю зубами, уже откровенно дрожа. Даже скрещенные на груди руки не помогают согреться, и Господин, замечая это, тянется за полотенцем и великодушно предлагает его мне. Нужно запомнить этот день не только как день разочарований, но и как день проявления заботы с его стороны, пусть и таким образом.

— Никаких закрытых дверей, Джиллиан, — цедит он, а до меня наконец доходит.

— Она подумала, что я с собой что-то сделала, не так ли? ВЫ так подумали… — издаю нервный смешок, мотая головой и поражаясь их лицемерию. Да даже если так, разве им не все равно? Еще одна перевернутая страница, прочитанная глава, выкинутая книга, замененная свежим изданием — вот, кто я.

— Ты права.

— И? Если я это сделаю, что больше вас заденет? Потеря игрушки или факт того, что я посмела распорядиться своей жизнью сама? — наигранно смело вскидываю подбородок, на самом деле задыхаясь от страха и понимая, что слишком много позволяю себе, разговаривая с ним в таком тоне. И оказываюсь права, потому что Рэми вдруг становится напряженно опасным, будто даже одно слово способно сорвать его. Он иронично изгибает брови, смотря на меня с некой насмешкой и снисходительностью, как смотрят на маленьких щенков, вообразивших себя большими собаками и тявкающими на прохожих. Они путаются под ногами, искренне веря, что смогут защитить территорию и вызвать страх, а на самом деле рождают лишь смех и умиление.

— Дерзость тебе к лицу, la petite**. Я слышу, как стучит твое сердце, вижу, как

дрожат твои руки, знаю, как ты боишься меня. Тем забавнее наблюдать за твоими жалкими попытками казаться смелой, — он наступает, постепенно оттесняя меня назад и вынуждая прижаться спиной к холодной стене. Судорожно сжимаю полотенце на груди, действительно боясь его, и громко вскрикиваю, когда он резко хватает меня за волосы и тянет вбок, шепча на ухо: — И, конечно, ты права, Джиллиан, меня не расстроит твоя смерть, ибо таких, как ты, тысячи. Хотя стоит признать, что вложение капитала оказалось не слишком выгодным, ведь товар бракован. А вот то, что ты лишишь меня возможности распоряжаться твоей жизнью — заденет, потому что, хочешь ты того или нет, нравится тебе это или нет, но теперь ты моя. Моя, понимаешь? Все в тебе мое: тело, мысли, желания, твои наивные глупые мечты и, уж тем более, жизнь. Просто вспомни об этом, когда вдруг решишь лишить меня этого, потому что обещаю: я перебью всю твою семью, твоих друзей, знакомых, даже врагов. Всех, кого ты знала или хотела узнать.

И пока он говорит это, до боли сжимая мои волосы и практически впечатывая в стену, я понимаю, что на самом деле есть вещи страшнее смерти, например, знать, что после нее станет еще хуже — близким мне людям, которые будут расплачиваться за мои ошибки.

— Я не собиралась ничего с собой делать. Клянусь, Господин, ведь за меня это сделает болезнь… или вы, — мой голос унизительно плаксив, и я судорожно выдыхаю, отгоняя слезы и моля Бога, чтобы он поверил. Ведь я действительно не собираюсь пополнять ряды самоубийц.

— Что ж, ma fille, будем считать — урок усвоен, — его прохладные губы касаются моей шеи, почти под самым ухом. Затем спускаются ниже, оставляя после себя влажную дорожку, и проводят линию по выпирающей ключице, вынуждая меня закрыть глаза и вновь почувствовать тот трепет, что рождается от его ласк. Рэми разжимает мои пальцы, вцепившиеся в полотенце, и скидывает его к нашим ногам, оставляя меня совершенно обнаженной и беззащитной перед ним. Воздух становится тяжелым и наэлектролизованным, когда Господин делает шаг назад и скользит по мне блестящим от желания взглядом.

Хочу прикрыться руками, стыдясь возбужденных сосков, отреагировавших на контраст температур, но Рэми ясно дает понять, чтобы я не двигалась, стояла на месте, позволяя ему и дальше так откровенно разглядывать меня. Эти моменты, явно наполненные желанием, предвкушением и ожиданием — они самые острые и возбуждающие, настолько, что внутри меня начинает пульсировать.

— Votre force dans votre faiblesse, la petite***, — произносит он, дотрагиваясь до моей груди кончиками пальцев и задумчиво обводя ореолы сосков. Слегка задевает их, мимолетно, а затем скользит по ключицам, выемке между грудей, ребрам и подрагивающему животу. Эти прикосновения сочетают в себе легкую невинность и пламенную порочность, которые возбуждают меня еще больше, и теперь я с трудом справляюсь со сбившимся дыханием, прижимая ладони к холоду стены и дрожа.

Как я могу сдержать стон, когда он внезапно оказывается совсем рядом и впивается в мои губы несколько грубым, животным поцелуем? Я вся словно вжимаюсь в стену, не справившись с его напором, и с желанием отвечаю на поцелуй, обхватывая его шею руками. Мы так близко друг к другу, что я ощущаю твердость его груди, силу его рук, сжавших мою талию, прямо под ребрами. Мне не больно, скорее приятно — приятно знать, что он так сильно желает меня, пусть я и выгляжу не столь привлекательно с синяком на лице. Но, кажется, Хозяину все равно, он с легкостью приподнимает меня, уверенно двигаясь в комнату и не прерывая поцелуя. Осторожно опускает на кровать и, распрямившись, вновь смотрит на меня, отчего я свожу бедра, оберегая от его взгляда самое интимное. Щеки начинают гореть от столь пристального взгляда и, чтобы хоть как-то сгладить неловкость, я тянусь к его рубашке, дрожащими от нетерпения пальцами расстегивая непослушные пуговицы.