Тесей. Бык из моря
Шрифт:
Я смиренно прошел внутрь. Пока я еще ни от кого не слышал, что успел привыкнуть к критскому выговору на Бычьем дворе.
Шаркающей походкой она направилась за вином, отлила мерку в глиняную чашку и долила водой. А потом усадила меня на трехногий табурет и подала ячменный хлеб с козьим сыром. Вежливость требовала, чтобы я назвался, но мне не хотелось слишком уж волновать старушку, и я молвил:
– Да благословит тебя добрая богиня, матушка, теперь мне легче будет работать. Я – ловец и приехал сюда из Афин связать быка.
– Боги! – вскричала она. – О чем думает царь? Прислать одного молодого
– Царь знает меня. Я научился этому ремеслу на Крите – острове, с которого и привезли быка. И вот по какому делу я обращаюсь к тебе, матушка. Не одолжишь ли ты мне свою корову?
Бедняжка так и затрепетала, рот ее открылся, словно пустой кошелек.
– Ты хочешь отвести мою бедную Шафранку на верную смерть? И это когда у Верховного царя тысяча своих коров?
– На смерть? – переспросил я. – Нет, он не убьет ее. Наоборот, она успокоит его, а если бык покроет твою корову, она даст тебе лучшего теленка во всей Аттике, и ты сумеешь с выгодой продать его.
Чуть не в слезах, бормоча что-то под нос, она отправилась к маленькому окошку.
– Бабушка, ну помоги мне, – попросил я. – Ведь это нужно всем людям.
Она обернулась:
– Бедный, бедный мальчик. Ты идешь против быка, вооруженный лишь своими руками. Что рядом с этим значит моя корова? Бери ее, парень, и пусть Матерь поможет тебе.
Я поцеловал ее в щеку. Доброта еще не иссякла в давно иссохшем источнике, и после Микалы я увидел в этой старухе доброе предзнаменование.
– Я позабочусь, чтобы царь должным образом отблагодарил тебя, если вернусь домой. Клянусь в этом собственной головой. Назови мне свое имя и дай чем записать.
Она принесла из лавки исписанную восковую табличку; затерев старые подсчеты, я записал:
Царь должен Гекалине трех коров, сотню амфор со сладким вином и сильную молодую рабыню. Если я погибну, пусть афиняне пошлют в Дельфы спросить у Аполлона, как выбирать нового царя.
Она глядела, кивая; конечно, женщина не умела читать.
– Храни эту запись, матушка. А теперь благослови меня. Пора идти.
Забрав телку, я отправился прочь, увидев прежде, как блеснули в щелке голубые глаза старухи.
Подарг успел отойти дальше. Последовав за ним, я увидел на берегу предмет, слишком белый для выброшенного на берег плавника. Это было тело, почти нагое. Заметив одежды Бычьего двора, я побежал.
Эта девушка, одна из афинянок, вместе со мной прошла Крит. Она отправилась к быку с большей гордостью, чем я: в набедренной повязке, золоченых сапогах, наручнях и всех украшениях. Лицо ее было разрисовано как для представления. Теперь в боку ее зияла рваная рана; рог, должно быть, достал до печени. Она умирала, но все же узнала меня и назвала по имени.
Я опустился возле нее на колени:
– Фива? Ну как это получилось? Почему ты не дождалась меня? Ты должна была знать, что я приду!
Взгляд ее лихорадочно блестевших глаз блуждал из стороны в сторону. Она судорожно вздохнула, когда из раны потекла темная кровь, и спросила:
– Тесей,
Оглядевшись, я увидел сперва сеть, а потом вторую девушку, тело которой наполовину оказалось в волнах, – там, куда бросили ее рога. Вернувшись к Фиве, я отвечал:
– Да. Должно быть, она встретила скорую смерть. – По обычаю Бычьего двора, на Крите они были любовницами.
Она нащупала рану в боку и сказала:
– Мне нужен топор, ты сможешь помочь мне?
На арене так добивают раненых. Я отвечал:
– Нет, моя дорогая, у меня нет ничего при себе, но долго мучиться не придется. Возьми меня за руку. – И я подумал о том, как берег их в Лабиринте, как учил их и ободрял, как прыгал за них в плохие дни, – и все ради этого.
– Мы сделали все как надо. – Иногда случается, что воин, отходя прежде, чем остынут его раны, говорит, говорит и вдруг угасает, словно задутый фитиль. – Мы вернулись назад слишком гордыми, и родичи возненавидели нас.
Она умолкла, задохнувшись. Я провел пальцем по ее брови и стряхнул липкий пот.
– Отец назвал меня отпетой шлюхой, когда я прыгнула через нашего старого быка на потеху мальчишкам. А Пилии подыскали писца в женихи. Толстый, как свинья. Таких на Крите мы отдавали быку. А ей сказали, что должна радоваться, после того как была акробаткой.
Я негромко проговорил:
– Ох, сказали бы они мне эти слова. – Но гневаться было не на кого – рядом лежали умирающая и убитая.
– Нам сказали, что мы ненавидим мужчин. О Тесей! После Бычьего двора нам ничего не осталось. Никакой чести… поэтому мы попытались… – Голова ее откинулась назад, и глаза остановились. Когда она снова открыла их, то сжала мои пальцы и проговорила: – Он бьет вправо. – И душа ее с последним дыханием оставила тело.
Пальцы выскользнули из моей ладони, и я остался один. Да, Бычий двор погиб. Но, поднявшись на ноги, я увидел вдали на грязной равнине огромный белый силуэт. Благородный, но злобный зверь принюхивался к воздуху. Бык никуда не делся.
Среди деревьев я отыскал толстую старую маслину, ближайшую к морю. К ней я привязал корову, обхватив скользящей петлей длинного ремня ствол дерева. А потом, прихватив сеть, забрался наверх и подвесил ее меж двух ветвей. Теперь оставалось только просить помощи у богов. Я предпочел Аполлона, потому что критские быки родом из его священного стада, и обещал богу этого быка, если он поможет мне поймать животное. Ну а потом приступил к делу.
Подарг стоял спиною ко мне, отгоняя хвостом мух. Я лизнул палец, чтобы определить направление ветра, надеясь, что запах телки привлечет быка. Однако ветер дул с моря.
Осторожно, отмеряя каждый шаг, ступил я на приморский луг. Высохшая на солнце почва покрылась коркой, бежать будет трудно. К тому же я не хотел далеко отходить от дерева. Я бросил камень или два, но они падали слишком далеко от быка, и направился дальше. Полдень укоротил мою тень, заставив ее теряться среди желтых цветов. Я снова метнул камень и на этот раз угодил в цель, пусть на излете. Бык обернулся. Я помахал руками, чтобы привлечь его. Вперед он бросится быстро, как военная колесница. Бык пригнул голову и строго поглядел на меня, словно бы желая сказать: «Я сейчас отдыхаю; будь благодарен за это, не искушай меня», – и чуточку отступил.