Теснина
Шрифт:
– Как бы то ни было, рассуждения твои, Гарри, очень интересны. Не могу не признать! Непонятно только, с чего ты взял, будто все это давно известно.
– Известно, известно. Взять для начата, как упорно ты отмахивалась от моих вопросов об Уильяме Бинге.
– Ну да, конечно, убийца отрицает убийство. Уникальный случай.
Но в сарказме ее мне послышались оправдательные нотки.
– В этом случае – да. Поэт ведь больше не скрывался. Он вышел в люди и готов был ответить за все, что действительно совершил. Ты это понимала, потому не дала ему и рта открыть. Знала, что эту смерть он на себя не возьмет.
Рейчел отошла от перил и остановилась прямо напротив меня.
– Смотрю, Гарри, ты все рассчитал. Среди множества убийств отыскал одно маленькое самоубийство. Ну и что ты собираешься делать со своим открытием? Выйти на площадь и объявить о нем городу и миру? Единственное, чего ты добьешься, так это лишишь семью денег. Ты этого хочешь? Или надеешься, что самому что-нибудь обломится как образцовому следопыту?
На сей раз отвернулся я.
– Нет. Просто не люблю, когда мне врут.
– А-а, ясно. Дело, стало быть, не в Терри. Дело в тебе. И во мне. Так, что ли?
– Честно говоря,
– Ну так когда узнаешь, когда все рассчитаешь от начала и до конца, дай знать, ладно?
Внезапно она подошла ко мне вплотную и крепко поцелована в щеку.
– Счастливо оставаться, Босх. Может, как получу перевод, увидимся.
Я даже не повернулся, чтобы проводить Рейчел хоть взглядом, только прислушался, как она сердито прошагала по деревянному настилу террасы и с силой хлопнула входной дверью. Грохот ее отозвался прямо у меня в сердце. В воздухе снова просвистела все та же кувыркающаяся в полете пуля.
45
После того как Рейчел ушла, я долго еще стоял на террасе, опираясь о перила. Вряд ли нам еще предстоит увидеться, даже независимо от того, переведут ее в Лос-Анджелес или нет. Возникло чувство пустоты. Словно бы у тебя отняли что-то хорошее – еще до того, как ты понял, насколько оно было хорошо.
Я попытался прогнать мысли о Рейчел. И о Терри Маккалебе. Я любовался панорамой города и думал о том, насколько же он красив. Дождь омыл небо, и стало видно далеко-далеко, вплоть до самого Сан-Габриэля и поднимающихся за ним снежных пиков. Воздух казался таким же чистым и свежим, каким сотни лет назад дышали поселившиеся здесь монахи. Мне открывалось то, что хорошо знали они. В такие дни чувствуешь: на этой почве можно строить здание будущего!