Тэсса на краю земли

Алатова Тата

Здесь было всего две спальни. Налево — та, что предложила ему Тэсса, направо — та, что занимала она сама.

Зачем-то выглянув в окно и убедившись, что на лужайке перед домом все еще дождь и все еще никого нет, Холли шмыгнул направо.

Он толкнул дверь, вздрогнул, как заяц, от ее скрипа, и со взволнованно бьющимся сердцем — ого, настоящее приключение — ступил в чужие владения.

Вот так, с нервным смешком сказал себе Холли, пускать в свой дом незнакомцев.

Окна были без штор — огромные, в пол,

точно такие же, как и в его спальне, только у него они были забраны тяжелыми портьерами. Сквозь капли на стекле по левую руку было видно море, а прямо — кладбище.

Жуть какая.

Поколебавшись, Холли сделал робкий шаг вперед и замер.

По позвоночнику пробежал холод, а ладони вспотели.

Эта комната была полна кошмаров.

Они прятались по углам, затаились на потолке, скалились хищно и зло. Здесь их было собрано столько, что Холли едва мог дышать.

— Господи боже, — прошептал он и опрометью бросился вон, скатился вниз по лестнице и как был, босым, выскочил на улицу, поскальзываясь на мокрой траве. Дождь проникал за шиворот и стекал по лицу, когда он добрался до своего крохотного автомобиля.

Рывком рванув на себя дверь, он отодвинул пассажирское сиденье и нырнул назад, в салон, где на полу стояли его ящики с красками и кистями.

— Боже мой, — снова воскликнул Холли, по очереди доставая тяжелую поклажу.

Он приехал в Нью-Ньюлин, повинуясь неожиданному и непреодолимому порыву, который пробудил его среди ночи. Холли вдруг вскочил с кровати и понял, что ему немедленно, без промедления нужно исправить картину «Томное утро после долгой пьянки», о которой он уже и думать забыл.

Но даже в том лихорадочном состоянии Холли взял с собой самое важное.

Почти не чувствуя тяжести, он поволок свои рабочие инструменты в дом, не потрудившись захлопнуть дверь машины.

На пороге чужой спальни Холли выдохнул, зашелся от ужаса — как, ради всего святого, он сможет находиться внутри? — потом толкнул ногой дверь и втащил ящики внутрь.

Голову будто тиски охватили, и он торопливо открыл все окна — влажный свежий воздух ворвался в спальню, и стало чуть-чуть полегче.

— Ох, — Холли изможденно протер мокрый лоб, — ладно.

И схватился за свои кисти, как средневековый рыцарь за меч.

Фрэнк был крепким мужчиной, но тридцать часов дороги все же изрядно его измотали.

Тэсса, бодрая и собранная, за руль его так и не пустила и выглядела так, будто ее задница вовсе не отваливается.

В Эксетер они въехали в три часа пополудни, и огромный линкольн каким-то чудом впихнулся на маленькую стоянку возле первого попавшегося мотеля. Она заказала мойку автомобиля, достала из его недр два объемных чехла для одежды и подмигнула Фрэнку.

— Обратно поедем с остановками, — утешила она, поднимаясь в номер, — покойникам спешить некуда.

— Так ведь

разлагаться будет.

Тэсса оглянулась на него, и глаза ее весело блеснули:

— Не переживай об этом. Покойники, считай, моя основная специализация.

В чехле, который вручила ему Тэсса, были черный строгий костюм и белая рубашка. В пакете — блестящие черные ботинки. Приняв душ и облачившись во все это, Фрэнк ощутил себя страховым агентом.

Тэсса уже ждала его за дверью, нетерпеливая и решительная. Ее волосы влажно блестели, собранные в строгую прическу. На ней тоже были темный строгий костюм, белая рубашка и даже галстук.

— Послушай, Фрэнк, — сказала она, когда они снова забрались в линкольн (Фрэнка передернуло от омерзения — он уже ненавидел этот автомобиль), — мне нужно, чтобы ты посмотрел в глаза одной женщине по имени Марта Бертон.

Он промолчал.

Фрэнк никому прежде не позволял использовать себя таким образом — а уж предложений было предостаточно. Как от криминальных структур, так и полицейских. И те, и другие не стеснялись применять угрозы и физические средства убеждения, но так ничего и не добились.

— Да ладно тебе, — лихо выруливая со стоянки, раздраженно буркнула Тэсса. — Если уж с тобой приключилась такая пакость, то пусть она хотя бы приносит пользу людям, иначе совсем обидно.

— Каким людям? — неохотно поинтересовался Фрэнк. Ему совершенно неожиданно стало обидно, что в эту долгую поездку его пригласили исключительно из-за особенностей его взгляда.

— Девочку зовут Одри, она живет в сарае в саду доктора Картера. Когда Одри плачет, в Нью-Ньюлине идет дождь. Я не знаю, что случилось с ее родителями и как она оказалась в системе, но ребенок эту самую Марту Бертон боится и ненавидит.

Фрэнк припомнил, как в одно мгновение над деревней разверзлись хляби небесные, и сразу поверил в отчаянное детское горе.

Как это порой страшно — быть ребенком.

— Я посмотрю, — вздохнул он. — В качестве исключения.

Тэсса улыбнулась ему — разбежались крошечные морщинки вокруг ее глаз, делая лицо мягче и нежнее.

— Спасибо, — произнесла она спокойно.

В этот раз они провели в линкольне совсем мало времени — около пятнадцати минут. Потом Тэсса притормозила у скромной часовни, и они вошли внутрь.

Фрэнк, как это ни странно, никогда не был на похоронах и нервничал. Тэсса выглядела так, будто точно знала, что делает.

Внутри, в прохладе и запахе ладана, их ждали всего двое: молодой священник и красивая женщина в трауре с усталым, сердитым лицом.

— Ну наконец-то, — приветствовала она их недовольно, — вы явились. Сколько можно вас ждать!

— Мы ехали издалека, — ровно ответила Тэсса, прошла мимо нее и остановилась в ногах закрытого гроба, вслушиваясь во что-то свое, внутреннее.