Тест на выживание
Шрифт:
– Григорич! – Голос майора прозвучал издалека, будто из самого центра земного шара.
– Здесь я. Слушаю.
– Торопись. Кентавры вернулись.
Что вернулись, это я уже и сам понял, новостью являлось лишь насквозь нервозное, почти испуганное «торопись». Майор горячку зря пороть не станет. Дарованная нам отсрочка, видать, и впрямь подходила к концу.
– Что делать-то?
Идиотский вопрос. Как будто и так неясно, что делать.
– Лезь в туннель.
– Не смогу, – буквально выкрикнул я, вспоминая о боли, которая терзала меня
– Лезь, или тебе конец! – в сердцах рявкнул милиционер. Потом он замолчал. Очевидно, последующие несколько секунд Нестеров сражался с нахлынувшими раздражением и гневом. Поборов их, майор стал взывать к моему разуму: – Тут всего метра три. Узко, вдвоем никак… А если ты доберешься хотя бы до середины… то я тебя потом вытащу. Выбирай, всего метр-полтора ползком или смерть на костре.
Что ж, не надо отличаться особой прозорливостью, чтобы угадать мой выбор. Сцепил зубы, застонал, оттолкнулся и провалился в черный водоворот, коктейль из темноты, страха и боли.
Полз я очень медленно. И вряд ли это называлось «ползти». Скорее просачивался, продавливался, ввинчивался в отверстие, диаметром практически равное ширине моих плеч. Иногда я даже забывал о боли. Ее затмевали накатывающие волны жуткой клаустрофобии, ужас, что застряну здесь навсегда, сдохну от удушья. На какое-то мгновение это показалось даже страшнее, чем костер, страшнее всего на свете. Паника ворвалась в мозг, холодный озноб прошиб тело. Я задергался, забился, как пойманная в сеть рыба.
– Григорич, давай руку!
Этот негромкий возглас, этот зов подействовал, как лошадиная доза транквилизатора, вколотая прямо в вену. От него по телу начало растекаться спасительные тепло и спокойствие. Как все же замечательно, что я не один, что рядом он – настоящий человек.
Я подал вперед руки, стараясь вытянуться, стать ровным и гладким поршнем, ползущим внутри цилиндра. Нестерову так будет легче тянуть, а от моих убогих телодвижений все равно толку мало.
Милиционер сразу же нащупал мои ладони и крепко в них вцепился. Надо же, можно подумать, он видит в темноте. Я белой завистью позавидовал этой его способности, вернее, всему его физическому состоянию. Мне бы сейчас хоть половину этой силы. Все было бы намного проще.
Но как выяснилось, чтобы завершить первую фазу нашего побега, хватило сил и одного майора. Едва хватило. Он выдернул меня из туннеля, а затем выволок на поверхность. По всему было видно, что Нестерову эти упражнения дались с невероятным трудом. Годы-то не те. Он тяжело дышал, даже не дышал, а хрипел, захлебывался воздухом. Его мотыляло из стороны в сторону, и, даже стоя на четвереньках, милиционер все время рисковал упасть, завалиться на бок, словно загнанная лошадь.
Однако майор не остался подле меня. Собрав свои последние силы, он вновь пополз в яму.
– Куда?.. – простонал я.
– Сейчас… Надо… – прошептал он в ответ.
Ни живой, ни мертвый, я лежал на краю земляной воронки и наблюдал, как Нестеров шарит внизу. Ищет что-то?
Майор намотал конец веревки себе на ладонь, уперся ногами в края ямы, аккурат рядом с туннелем, и начал тянуть. Медленно, очень медленно и осторожно. Было непонятно, то ли это из-за тяжести груза, прицепленного на другом конце, то ли данная операция требовала плавного поступательного движения. После нескольких секунд наблюдения я пришел к выводу, что, скорее всего, и то, и другое.
По мере сматывания веревки тянуть ее становилось все легче и легче. Наконец настал такой момент, когда Нестеров перестал напрягаться и легко, рывками стал выбирать свою прямо-таки рыболовную снасть. Последнее усилие… и заветный улов буквально вылетел из черноты проруби. Им оказался пыльный, облепленный комьями прилипшей земли милицейский китель.
– Вот, одежонку тебе раздобыл. – Нестеров поднял на меня изможденный взгляд. – Не побрезгуй, Григорич.
– Что это? – пролепетал я, тупо глядя на скомканную серую ткань.
– Это… – Майор зажал в руке свой китель, кряхтя, выбрался из ямы и уселся рядом со мной. – Это старый зэковский трюк. Затычка называется. Если урки бегут через подкоп и хотят, чтобы за ними туда никто не сунулся, то устраивают эту самую затычку, засыпают, значит, туннель у себя за спиной. А делается это просто. Прежде чем выбирать землю, стелют какую-нибудь тряпку, лучше всего попрочнее, одеяло, допустим. К одному краю привязывают веревку. Шнурки подойдут, если толстые.
Тут я покосился на свои ноги и увидел, что на мне лишь один ботинок, и тот без шнурка, только на ремешок застегнут.
– Ага, он самый, – Нестеров заметил мой взгляд и утвердительно кивнул. Затем он поглядел на мою вторую босую ногу и поспешил оправдаться: – Не моя это вина. Ты угодил ко мне в гости уже без одного ботинка. Небось его теперь кто-то из кентавров носит.
– Плевать, – я равнодушно кивнул.
Мне и вправду было все равно. Какие уж тут, к дьяволу, придирки. Я был несказанно счастлив уже потому, что рядом оказался живой человек, что я вижу его, слышу успокаивающий, вселяющий надежду голос.
– А дальше? – Я задал вопрос, повинуясь именно этому безотчетному желанию слышать живую человеческую речь. – Что дальше с затычкой-то?
– Заинтересовало? – Нестеров улыбнулся измученной улыбкой. – Учись, пока я жив. – Он стал отвязывать шнурки от полы своего кителя, а между делом рассказывал: – Дальше все просто. Вынутая земля укладывается на подстилку. Не вся, конечно, а так… в разумных количествах, чтобы только вход завалить хватило. Когда подкоп готов, беглецы через него уходят, а за собой веревку разматывают. А потом как в сказке: «Потяни, внученька, за веревочку, дверь и закроется».