Тет-а-тет
Шрифт:
А что же он? Как и прежде, он ее не слушал.
После захода солнца я отправился в парк. При виде пустой скамейки сердце заныло у меня еще сильнее.
Но что я мог сделать?
Я позвонил Сиду и задал ему один-единственный вопрос:
— Надеюсь, ты сохранил все эти пленки?
В один из последних теплых вечеров
— Хотел бы я знать…
— Это ты о чем, Сид? — спросил я, заметив, что он смотрит в сторону скамейки, пустовавшей уже почти неделю.
— Посмотри, — он взял меня под руку. — Видишь эту старую женщину?
— И что же?
— Она вернулась! А я-то думал, что с ней что-то стряслось.
— Я это знаю, — улыбнулся я.
— Ничего не понимаю! — изумился он. — Та же скамейка, и говорит она не меньше прежнего…
— Все правильно.
Скамейка была уже совсем недалеко.
— Странное дело, — прошептал он еле слышно. — Она, похоже, разговаривает сама с собой!
— Не совсем так, — покачал я головой. — Прислушайся получше.
— Пожалуйста, не морочь мне голову! Кому нужны все эти твои, с позволения сказать, аргументы? — воскликнула старая женщина, глядя горящими глазами на пустую половину скамейки. — Думаешь, у меня их нет? Ошибаешься! Послушай лучше, что я тебе скажу!
— Это тебя-то я должен слушать?! — послышался внезапно мужской голос. — Как я до этого дожил!
— Тот же голос! — изумился Сид. — Это его голос! Но он же умер!
— Все верно, — кивнул я.
— Это еще не все, — сказала старая женщина. — Посмотри, как ты ешь. Хоть раз посмотри!
— Легко тебе говорить. — Голос старика упал.
— Ну, так давай говори ты.
Раздался
— И еще одна вещь, — сказала она.
Щелк.
— Почему я должен все это терпеть?! — взмолился мужской голос.
Щелк.
— Интересно, что станется с тобою, когда я скажу всю правду?
Сид заглянул мне в глаза.
— Ты? — спросил он.
— Я, — признался я.
— Как? — спросил он.
— Я переписал на отдельную кассету все его реплики так, чтобы она успевала на них ответить. При желании она может остановить диктофон и выговориться вволю.
— Зачем ты это сделал?
— Я увидел ее на кладбище. Она что-то говорила, обращаясь к холодному куску мрамора, но ответа не было. Я переписал твои пленки, все эти его вопли и жалобы, и поздно вечером вернулся на кладбище. Она была все еще там, она, наверное, осталась бы там навсегда и умерла бы с голоду. Ответа не было. Но он должен был быть! Я подошел к могиле, включил диктофон, убедился, что из него раздаются вопли старика, вручил диктофон ей и тут же ушел. Даже не стал ждать, пока она начнет кричать в ответ. Он и она, она и он. Высокий голос и низкий, низкий и высокий. Я просто ушел. Прошлым вечером она уже сидела здесь на скамейке и ела ватрушку. Думаю, она собирается жить дальше. Здорово, а?
Сид прислушался к сетованиям старика:
— Сколько же это будет продолжаться? Почему я должен все это терпеть? Нет, пусть мне кто-нибудь ответит! Я жду!
— Хорошо, хорошо, дорогой! — кричала в ответ старая женщина.
Мы с Сидом направились к выходу. Он взял меня под локоть.
— Хоть ты и гой, — сказал он, — ты поступил как истинный еврей. Скажи, могу я что-нибудь для тебя сделать?
— Да, пожалуй. Пастрами… Под водку.