Тетрадь в косую линейку
Шрифт:
– А на основании чего Вы такой вопрос мне задаёте? Разве законодательство регламентирует, кто может проживать со мной в моей собственной квартире?
– С Вами, Алина Викторовна, может проживать кто угодно, но есть регистрационный учёт, и мы его отслеживаем. Желательно, что бы тот, кто с Вами проживает, на него встал.
– Вы регистрируете котов? – удивлённо осведомилась я.
– Нет, котов мы не регистрируем. Этим ветеринарные клиники занимаются.
– Там он зарегистрирован. У Вас есть ещё какие-то претензии ко мне?
– У меня вообще
– О ком о нём? Со мной кроме Кота никто не живёт. Лишь раз в неделю приходит помощница, убраться и всё.
– Я записи с камер за последнюю неделю отсмотрел. Трижды этот парень выходил от Вас и возвращался обратно. Всё так, как Ваша консьержка говорит. Петухова Екатерина Ивановна.
– Почему от меня? Кто-то видел, что он из моей квартиры выходил?
– Когда он выходит и входит, лифт на Ваш этаж едет. Ваших соседей я уже опросил, у них никто не живёт. Там дети, и видят они друг друга в том крыле. Здесь одна лишь Вы.
– Он мог специально по лестнице на наш этаж подниматься, – возразила я.
– Мог, – согласно проронил лейтенант, а потом с усмешкой продолжил, – только вряд ли, у него ключи в руках были точь-в-точь, как у Вас в коридоре висят на ключнице. У Вас ведь дополнительная дверь от лифта с камерой и домофоном, и ключ от неё очень необычный. Не надо его скрывать, Алина Викторовна, он подозревается в изнасиловании несовершеннолетней с отягчающими обстоятельствами.
– Мне странно, что подозревая, что он у меня в квартире, Вы вот так спокойно сидите в кресле, а не с пистолетом в руке и сопровождении ОМОНа всю мою квартиру осматриваете.
– Да вряд ли восемнадцатилетний парень воевать со мной полезет, – усмехнулся он. – Скорее всего сидит сейчас у Вас где-нибудь в кладовке и трясётся от страха. Мне Вас надо убедить его сдать и свидетельские показание дать. Пока Вы ничего не нарушили и лишь свидетельницей по делу пойдёте, а вот если и дальше скрывать его продолжите, то соучастницей станете. Вы подумайте об этом, Алина Викторовна. Это достаточно серьёзное правонарушение: скрывать подозреваемых.
Когда он закончил свою речь, я начала нервно смеяться. Нет, Вы только вообразите себе, что из-за того, что мне не хотелось переодеваться, влипнуть в такую историю.
– Что Вы смеётесь? – озадаченно осведомился тем временем полицейский. – Денис Вам другую версию происходящего озвучил, почему он скрывается?
– Нет, Дмитрий, – в нервах я забыла его отчество и виновато развела руками, – извините вылетело из головы, как Вас по отчеству.
– Вячеславович, – услужливо подсказал он.
– А, да, точно. Так вот, Дмитрий Вячеславович, я смеюсь не от этого, а от того, что за бандита Вы вместе с консьержкой приняли меня. Пойдёмте, покажу.
Я вышла в коридор, открыла
– Консьержка сказала, что разговаривала с ним. И Вас она знает. Она не узнала Вас по голосу?
– Я постаралась, чтобы не узнала, не хотелось, чтобы слухи по дому пошли, как я могу выглядеть, и домыслы разные для чего так выгляжу.
– И для чего это?
– Мне лень переодеваться в магазин! По дому я хожу не в платьях, как сейчас, а в шароварах, их сейчас тоже Вам покажу, и без макияжа. И если мне надо что-то купить, иду в магазин так. Ваш объект с камер ведь ненадолго выходил? Так вот, он, или вернее я, так в магазин хожу. Не имею права? Должна лишь при параде?
– Имеете, но зачем это скрывать?
– Я ненавижу, когда кто-то лезет ко мне с вопросами. Мне проще сделать вид, что это не я. Ну чем Вам доказать, что нет у меня в квартире никаких насильников? Хотите, проверьте всё, включая шкафы и кладовки. Нет здесь никого, – я повесила куртку обратно, и сделала приглашающий жест, указывающий на коридор.
– А почему Вы доставкой не пользуетесь?
– Ждать не люблю – раз, потом магазин у нас в шаговой доступности и выбрать можно любые овощи самой, потрогав их, а не брать, что привезли – два. И потом это моё право ходить в магазин, когда хочу, и в том виде, каком хочу, не подвергаясь остракизму, спровоцированному консьержками!
– Чему не подвергаясь? – озадаченно переспросил лейтенант.
– Ничему не подвергаясь! А остракизм, если Вы не знаете, это опрос с целью выяснить общественное мнение: изгонять из социума данного индивидуума или нет. Так вот, мне не хочется, быть предметом обсуждения у старушек, сплетничающих со всеми о личной жизни жильцов, конфиденциальность которой, кстати, охраняется законом. А теперь, благодаря Вам, я стану объектом злословия.
– Вы странно как-то реагируете, Алина Викторовна, – полицейский неприязненно повел плечами, – смысл я уловил с самого начала, и абсолютно не понимаю, причём тут я? Я выполняю свою работу. Произошло изнасилование несовершеннолетней. Девочка в больнице вторую неделю. Я провожу розыскные мероприятия. Вот если бы Вас изнасиловали, Вы бы ведь хотели бы, чтобы насильника нашли?
– Если бы меня изнасиловали, мне было бы плевать, найдут его или нет, – жёстко ответила я. – Кстати, в таком виде я хожу намного больше, чем две недели. Опросите консьержек, когда они впервые увидели этого по их мнению «парня».
– Они не помнят, когда точно. А записи видеокамер хранятся лишь неделю. А почему, позвольте узнать, Вам было бы плевать найдут Вашего насильника или нет?
Я скривилась. Вот чёрт меня дернул сказать правду. Надо было врать, что мне бы хотелось, не иначе как этот остолоп подумал, что сказала это от того, что этого самого насильника защищаю. Глубоко вздохнула и безапелляционно выдохнула: