Тетрадь в красной обложке
Шрифт:
Звягин ходит в очках и драться не любит. Он ещё ни разу не приставал ни к кому. И с Федоренко тоже начал не первым.
Начал сам Федоренко. Он схватил у Звягина очки, надел их и стал бегать по классу. Он бегал между рядами и строил разные гримасы. А Звягин его догонял. Наконец Звягин схватил Федоренко за руку. Федоренко ему крикнул:
— Отпусти руку!
Звягин не отпускал и хотел снять с него очки.
Тогда Федоренко толкнул Звягина, и тот чуть не упал.
После этого Звягин толкнул Федоренко, и у них началась
Если бы в классе были дежурными мы с Ягуновым, мы бы их разняли и выгнали. А так все только смотрели и говорили:
— Ну хватит, сейчас Наталья Сергеевна придёт.
Ягунов был в коридоре, решал шахматные задачи и драки не видел. Он все перемены стоит у подоконника в коридоре и читает или решает шахматные задачи. А мне одной было их не разнять.
Звягин и Федоренко упали на пол, зацепили стул и дрались у самой двери.
Я всё-таки попробовала растащить их, и вдруг Звягин сделал такое страшное лицо, что я испугалась и отбежала.
В это время вошла Наталья Сергеевна. Но они не замечали и ещё несколько минут дрались у её ног.
Наталья Сергеевна послала их обоих в туалет мыться.
Они вернулись, когда уже кончил звенеть звонок и мы все сидели за партами.
Федоренко вошёл и даже улыбнулся, как будто не он только что дрался. А у Звягина лицо оставалось всё ещё злым, страшно было смотреть. Даже Наталья Сергеевна взглянула на него и сразу отвернулась.
На последнем уроке Наталья Сергеевна написала записку.
— Маша, — сказала она мне, — отнесёшь эту записку маме Звягина.
Звягин живёт в нашем доме. Мы все трое живём в одном доме. Лучше бы она не поручила мне этого. Потому что Звягина родители бьют. Их все в доме ругают за это, а они его бьют. И во дворе, особенно летом, бывает слышно, как он кричит.
— Я сына люблю, — говорит отец Звягина, — только он скучает, если месяц ходит непоротым.
Теперь получается, что я на Звягина ябедничать пойду.
В раздевалке я хотела развернуть записку и прочитать, что там написано, но мне стало стыдно, потому что нехорошо же читать чужие письма, и я убрала записку в портфель.
На улице ко мне подошёл Звягин. Он, оказывается, ждал около школы.
— Никифорова, — сказал он, — не ходи сегодня к нам, а?
Я не знала, что ему ответить. Наталья Сергеевна велела отнести и завтра обязательно спросит про записку. А может, родители ей ответ должны написать — и Наталья Сергеевна ждёт.
— У меня день рождения сегодня, — снова сказал Звягин, — не ходи, а?
— Ладно, — сказала я, — если что, скажу, что твоих родителей дома не было, а завтра передам.
Звягин обрадовался и отошёл. Я даже поздравить его не успела.
А теперь я переживаю: я совершила нечестный поступок. И что теперь делать, не знаю. Завтра меня спросит Наталья Сергеевна, и получится, что я ей навру. А я решила быть честной.
А если всё-таки я сейчас пойду к Звягину, он на другой лестнице живёт,
Зачем я ему обещала!
Хотя я сама не обрадовалась бы, если б его в день рождения стали бить. Получилось бы, что из-за меня.
Я решила, что это последний раз, а больше я врать никогда не буду.
Я пришла в школу, и Наталья Сергеевна ни о чём меня не спросила. И на втором уроке она тоже не спросила.
После школы Звягин подошёл снова.
— Сегодня-то я отдам записку, — сказала я.
— Отдай. Ты её в ящик отдай. Родители вечером поздно придут.
Я, конечно, чувствовала, что снова нечестно поступаю, Наталья Сергеевна велела им в руки передать, а я — в ящик. И всё-таки я пошла вместе со Звягиным на их лестницу. Он показал ящик, а я опустила туда записку.
— А теперь я её вытащу и потеряю, — сказал Звягин.
Лучше бы он не говорил. Так мне теперь стыдно.
А всё я виновата. С самого начала.
Теперь я решила твёрдо — будет иначе. Ни одного нечестного поступка я не совершу.
Мои мама и папа — рабочие. Они работают на заводе и делают транзисторные приёмники.
Мама работает на конвейере. Она собирает эти приёмники. А папа — прессовщик. Он прессует разные детали из пластмассы. Они и дома говорят про работу.
— Что это ваш цех стержни задерживает, — ругает мама папу вечером, — конвейер из-за вас станет.
— Мы не виноваты, — оправдывается папа, — мы бы быстро отпрессовали, материал не привозят.
Они уже много лет работают на этом заводе. Даже там познакомились, и у них была комсомольская свадьба.
— Хорошо, — вспоминает мама, — тахту нам подарили и чайник.
Мама моя красивая. Она даже сама себе делает причёски.
У Наташи Фоминой мама работает в институте, кандидат наук, а когда наши мамы идут вместе, я всегда думаю: вот у меня мама какая красивая!
И папа мой — выше, сильней, чем у Наташи Фоминой. Они раньше учились в одном классе, как мы с Наташей. Только её папа поступил в институт, а мой стал работать на заводе. Теперь он тоже учится, на заочном, а преподаватели у него — родители Наташи Фоминой. Вот смешно!
И ещё — мой папа рационализатор. У него даже дипломы есть и грамоты, и его наградили серебряной медалью на выставке в Москве.
Маму и папу я очень люблю. Разве я виновата, что я девочка и что старшая?
Они меня тоже, наверно, любят, только больше, чем меня, они любят Сеню. Во-первых, потому, что он младше, а во-вторых, потому, что он мальчик. Ему шесть лет, и он сейчас у бабушки с дедушкой в Суздале на свежем воздухе.