Тетрадки под дождём (с илл.)
Шрифт:
— Не один, — сказал я.
— Каждый день, — сказал Алька.
— И давно вы начали эту кампанию?
— Не помню, — сказал я.
— Не помним, — сказал Алька.
— Вот уж не ожидал от вас, — сказал Пётр Петрович. — От вас я такого не ожидал…
— Мы сотрём, — сказал я.
— И я так думаю, — сказал Пётр Петрович.
О палитрах больше не говорили.
— Великие мастера любили монументальное искусство! — говорил Пётр Петрович. — Они любили размах. Размахнуться, как говорится… Росписи Рафаэля, Тьеполо, Рублёва,
После уроков мы пошли стирать свои палитры.
Не так-то легко было стереть их. Не стирались они, вот в чём дело. И тряпку мы взяли из класса. И тёрли вовсю. Не стираются! Две палитры мы стёрли. Кое-как стёрли. Два часа тёрли. Во двор бегали. Тряпки мочили. Рисовать-то их гораздо легче было.
— Да ну их! — говорит Алька.
— Неудобно, — говорю.
— И зачем мы их только рисовали! — говорит Алька.
Какой-то старик остановился, стоит и смотрит, как мы их стираем.
Смотрел, смотрел, потом спрашивает:
— И сколько вам за это платят?
Мы ему ничего не отвечаем и продолжаем стирать.
Он говорит:
— Не хотите ли вы сказать, что вы это делаете бесплатно?
— Мы ничего не хотим сказать, — говорит Алька. — Понятно?
Старик говорит:
— Понятно, но не совсем. — Надел очки и опять стал смотреть. Вздохнул и говорит: — Кажется, я вас с кем-то спутал. — Покачал головой и ушёл.
Он ушёл, какая-то собака стала на нас бросаться. Бросается и бросается, как будто мы её трогаем.
Когда мы эти палитры рисовали, ничего такого с нами не приключалось. Один раз только Альке по шее дали. И всё. За то, что на стенах мажем.
Кое-как хозяин этой собаки её увёл.
Он её увёл, дети стали собираться. Собираются и собираются. «Почему? Отчего? Зачем?» — и разные другие вопросы задают. Здорово они нам на нервы действовали.
Алька им кричит:
— Что здесь, цирк, что ли?
Они назад.
Только мы стирать собираемся — они опять вперёд.
— А что, — говорят, — нельзя, что ли?
Алька говорит им:
— Вы что, в школу ещё не ходите?
— Не ходим, — говорят.
— Ходили бы в школу, — говорит, — не околачивались бы тут.
— Это верно, — говорят, — не околачивались бы.
И не уходят.
В это время мне мысль в голову пришла.
— Хотите стирать? — спрашиваю.
Они как заорут все вместе:
— Хотим!
Оторвал я им половину тряпки.
— Вот вам тряпка, — говорю, — стирайте. Задание вам такое даётся.
— Спасибо! — кричат.
Они этого как будто и ждали. Алик
— Давай им свои тряпки отдадим. Пусть они всё стирают. Пусть они ходят и стирают.
Отдали мы им наши тряпки.
Они так были рады, как будто мы им игрушки дали.
— Как увидите, — говорит Алька, — вот такую палитру, стирайте её немедленно!
— Сотрём! — заорали малыши.
— И другим скажите, пусть тоже стирают.
— Скажем! — заорали малыши.
— Ура! — крикнул Алька.
— Ура! — заорали малыши.
И мы с Алькой отправились по домам.
Выстрел
Подходит ко мне на улице Ыгышка и говорит:
— Послушай, хочешь я тебе уши отверну?
Ни с того ни с сего вдруг подходит. Такие вещи мне говорит. Зло меня взяло ужасное.
— За что? — говорю.
— Ыгы! — говорит.
— Чего? — говорю.
— Художник! — говорит. — Тоже мне, художник!
— Тебе чего? — говорю.
— Отверну, — говорит, — уши, и всё. Ыгы.
Ну чего ему сказать? Совершенно не знаю, чего ему сказать. Смотрю на него и ничего не говорю.
— Свои рисуночки даришь? — говорит. — Ыгы?
— Какие рисуночки?
— Сам знаешь! — говорит.
— Не дарил, — говорю я, — никому никаких рисуночков.
— Ыгы, — говорит, — понятно. А Лебедевой тоже не дарил?
— Отстань, — говорю.
— Ыгы, — говорит, — как раз!
Я хотел уйти, а он мне дорогу загораживает.
— Клянись, — говорит, — что больше рисуночков своих дарить не будешь.
— Захочу — буду, а захочу — не буду. Какое твоё дело? — говорю.
— Ыгы, — говорит. — Здесь не ходи. И там не ходи. Нигде здесь не ходи. А то… Ыгы. Ясно? Не встречайся мне. Ясно? Ыгы.
— Ясно, — говорю.
Что я ещё сказать могу? Ходить, конечно, я здесь всё равно буду. Где же ещё ходить? Негде мне в другом месте ходить. Что же мне, школу из-за него бросать, что ли? Дороги-то ведь другой нету. Глупости он, конечно, говорит. А неприятно. Очень всё-таки неприятно, когда вот такой здоровенный тип на дороге встречается. И завтра встретит. Неприятности у меня, неприятности. Я шёл и думал про эти неприятности. Да только чего тут придумаешь? Не буду же я маме жаловаться. Или там папе. Никому не буду жаловаться. Не люблю я эту манеру — жаловаться.
Так я ничего и не придумал. Иду опять в школу этой же дорогой. Идти мне, конечно, неприятно. Выскочит сейчас этот тип здоровенный. С этим своим «ыгы». Очень всё это нехорошо получается. Другие люди как-то живут ничего себе. Никто им на дороге не встречается. Ходят они себе спокойно. И ни о чём таком не думают…
В это время мне кто-то гайку в спину кинул. Здоровенную такую гайку. Так по спине трахнули, что я чуть не сел. Хотел я сначала бежать, а потом думаю: «Если я так каждый день бегать буду, ничего хорошего не будет. Такую гайку мне совершенно спокойно можно вдогонку кинуть. Тут беги не беги — всё равно».