Тевтонский орден
Шрифт:
Возможно даже, что Гунзелин планировал переселиться на восток. В конце концов, Шверин не был устоявшимся государством – ему было всего чуть более ста лет. Он располагался на границе между языческим и христианским мирами, его население составляли перемешавшиеся и мирно сосуществующие немцы и славяне. Семья Гунзелина давно породнилась со славянской знатью, когда-то владевшей этими землями, и жизнь на новых землях не должна была казаться ему чем-то очень непривычным. Уже многие годы он собирал в Ливонии владения, обмениваясь землями с монашескими орденами – популярный в Средневековье способ «застраховать» свои владения,– и он, несомненно, хорошо знал о местных делах. Кроме всего прочего, в то время его собственные владения были заняты герцогом Бранденбургским, и Гунзелину нужны были земли, чтобы дать достойное наследство своим детям. Короче говоря, в Шверине для него было мало перспектив.
Должно быть,
37
Ныне город Лихула в Эстонии.– Прим ред.
38
Ныне город Вильянди в Эстонии.– Прим ред.
Корабль доставил его прямо в Ригу, к епископу Альберту, с которым, как можно предположить, он уже встречался во время длительного пребывания Альберта в северной Германии. Но только сейчас эти два человека обнаружили, насколько полезны могут быть друг для друга. Альберт протестовал против независимости Тевтонского ордена и того, что они конфисковали его земли и подняли смуту даже между его канониками. Гунзелин был беден, но воинствен и с большими амбициями. Без сомнения, он помнил, что его дед в свое время осмелился захватить короля Вальдемара II, надолго ввергнув в смуту Датское королевство. Непонятно, кому принадлежала идея напасть на орден и поделить его земли, но 21 декабря 1267 года Гунзелин и Альберт подписали соглашение именно об этом. Архиепископ назначал графа протектором всех своих земель и передавал тому всю власть, все доходы и всю ответственность за эти владения. Предполагалось, что графа ждет щедрая награда – земли, которые он сможет отнять у ордена или язычников, но если его постигнет неудача, архиепископ не будет платить за него выкуп, снимая с себя всякую ответственность за его действия. Это было рискованное предприятие, но граф Шверинский привык к риску.
Гунзелин надеялся стать крупным землевладельцем в Семгаллии и сюзереном в Нальзене в приграничной Литве. Возможно, он считал эти земли к югу от Двины легкой добычей. Они были слабо населены, и у них тогда не было опытного повелителя с большой дружиной. Готовя владения архиепископа к предстоящей войне, Гунзелин наверняка навещал вассалов, осматривал замки и оценивал количество войск, которые он сможет собрать. Затем он отправился на Готланд, чтобы набрать наемников, необходимых ему для пополнения войска. Тем временем архиепископ сводил знакомства со всеми потенциальными врагами ордена. Если бы он смог найти достаточную поддержку за границей, его заговор имел бы большие шансы на то, чтобы свергнуть власть тевтонских рыцарей в Ливонии.
А в это время большая русская армия, возглавляемая на этот раз князем Дмитрием Переяславским, сыном Александра Невского, вторглась в Эстонию. Русские не были уверены, что им следует делать в первую очередь – вторгнуться в Литву через Полоцк, или пересечь Нарву через Вирлянд [39] , а затем идти на Ревель, или через болота двигаться к Дорпату. Западное войско (оцениваемое летописцем в тридцать тысяч человек) собиралось у Дорпата. Войска столкнулись в ожесточенном сражении 23 января 1268 года у Махольма, а затем снова 28 февраля к востоку от него, на берегах реки Кеголы. Ливонская рифмованная летопись описывает сражение:
39
Область в Эстонии, современное название Вирумаа.– Прим. ред.
«Когда прибыли люди, что должны были выступать с братьями, был отдан приказ разместить местных воинов на левом фланге. Им предстояло держать в бою эту позицию. Привели туда и еще большее войско из королевских вассалов немецкой крови, и заняли они правый фланг. А братья-рыцари со своими людьми ударили в центре. Епископ Александер был убит. Два полка русских двинулись
Новгородская летопись передает ход сражения более связно:
«Когда подошли они к Кеголе-реке, там стояло наготове войско [немцев]. И было оно словно лес, ибо вся земля немецкая пришла на то поле. Но мужи новгородские, не мешкая, перешли реку и стали строить свои ряды. И псковичи встали по правую руку, а Дмитрий и Святослав стали еще правее, а слева стал Михаил, а новгородцы встали прямо супротив железных рядов немецкого клина. И так сошлись два войска, и началась ужасная битва, подобной которой не видели ни отцы, ни деды… И столкнулись войска, и клали новгородцы головы за Святую Софию. Но милостивый Господь послал скоро милосердие свое, не желая полной погибели грешным. Наказав, простил он нас снова и отворотил гнев свой от нас. И силой Святого креста и молитвами Святой Богородицы Девы Марии и всех святых, с Божьей помощью одолели немцев [князь] Дмитрий и новгородцы и гнали их к городу семь верст по трем дорогам, так что кони не могли пробраться через тела павших. И повернули они от города против другого клина вражеского войска, что ударил в новгородский обоз, и новгородцы желали сразиться с ними, но другие сказали: „Близится ночь, а если мы смешаемся и биты будем?“ И так войска стояли супротив друг друга, ожидая дня. И проклятые христопродавцы бежали, не дожидаясь света…»
Это было запутанное сражение между двумя крупными армиями. Очевидно, каждая из них одержала верх на одной части поля боя, после чего немцы отступили, чтобы прикрыть другой брод. Обе стороны были измотаны, и русские войска вскоре отступили на свою территорию.
В выигрыше остались монголы, которые хорошо умели сталкивать своих врагов. В 1275 году они собирали второй налог «с каждого дыма» по всей русской земле, на этот раз не встречая сопротивления. Именно эту Монгольскую империю, протянувшуюся от Руси до Багдада и от Пекина до Ханоя, увидел Марко Поло в своем долгом путешествии в 1268 году.
Конфликт между католицизмом и православием не проявлялся еще многие годы. Обе стороны видели, что преимущество находится у обороняющейся стороны. У тех и других были хорошо укрепленные крепости с отважными гарнизонами, готовыми защищаться до последнего, а большие расстояния и плохие дороги делали невозможными длительные осады. Рыцари, служившие в ордене, духовенство, светские рыцари и горожане были готовы драться за свои владения. Но в равной степени против русских и литовских набегов были настроены и местные жители, те, кто в первую очередь страдал от набегов в прошлом. Они из двух зол предпочитали «более знакомое».
Обвинение ордена в том, что он тормозил процесс обращения местного населения в христианство, лежит в основе всех нападок на деятельность тевтонских рыцарей в Ливонии и Пруссии. С одной стороны, подход, бытовавший с XIII века (усилившийся в конце XIX века и широко признанный в конце XX века), гласил, что любое вмешательство в местные обычаи есть западный колониализм и культурный империализм. В то же время приверженцы этой доктрины обвиняют орден и в том, что он не смог принести прибалтам христианство и просвещение, чтобы поднять их до уровня немецкой нации (словно это не было бы значительным вмешательством в жизнь местных племен). Противники ордена считали, что подход «снизу», через местных священников, произвел бы большее впечатление на слушателей. Такие проповедники знали бы в совершенстве местные языки и обладали бы более высокой моралью, чем чужеземцы. Возможно, они и были правы. Беда в том, что у ордена не было выбора. Религиозное образование и назначение священников было обязанностью архиепископа и епископов, а не магистра и чиновников ордена. Если бы монахи-рыцари попытались учить вере кого-либо, любой папа немедленно и жестоко покарал бы их. Более того, любые попытки убедить епископов и их каноников стать братьями ордена вызывали негодующие вопли протеста.